Диспут...

                АЛЕКСАНДР МИЛЯХ
                «Мастер литературы Республики Молдова»
                Член-корреспондент «Академии поэзии» г.Москва
      
 Из книги «Город второго детства».

          «   Д    И    С   П   У   Т…»   
                стихи о времени поэтов


ВЛАДИМИР   ВЛАДИМИРОВИЧ! 
Ношу Ваше отчество,
И никакие премирования
Не сдобрят мою крутую озабоченность.
Не могу жить с замкнутым ртом,
Простите, но это будет:
Хочу я про  То,  про То! –
Что у  Вас - недопоняли - люди.
Трудно по Вашему басом,
Тенором петь? Не пою…
Я баритоном окрашу
Преданность Лире – мою!
В строчке - удаве,
В рифме отглаженной –
Можно мужать по – всякому,
Как пробурить в вечность скважину,
Чтоб в чистоте не иссякнуть?.
Басом порывистым
Вашим...
В вечном бою и строю
Я баритоном окрашу
Преданность Лире мою.
Коснеют маразмы  рожающие,
Грустно в лица смотреть иступленные,
Вы, мне надежду дарящее подлежащее,
Стану сказуемым – "вдохновлённым".
Вам лозунг не будет странен:
Без любви – как без Родины жить!
Да, я Гулливер над …
Дрянью!
Ботинок негде купить…
                1969 г.               
 
 П Р О Т И В О Я Д И Е
Вдохновенье по указу –
Есть прощение грехов.
Ну, а я, признаюсь сразу,
Верю дерзости стихов.
Без грехов людских – ни дня я,
Вынь из сердца – уничтожь!
Ведь за правду, извиняясь,
Извиняются – за ложь.
Что ж, спасибо за науки,
Как за порку, мне ль не знать,
Как выкручивают руки,
Что желали мир обнять?!
Я душою не убитой
В горевом размахе слов
Не вписался в габариты
Позволительных гробов.
Обязательные клятвы
«Сослуживцев» по перу –
Покушение на святость
Покаяний на миру?...
Мне – «пропащий!» - 
Свищут стадом...
Или стай - змеиный яд?
Нет прощенья? И не надо!
Да, я сам прощать -
Не рад!




       Д И С П У Т
В порту изнывали краны,
Краны то есть:Звон и
Звень...               
В Одессе влюблялись каштаны,
Их ревновала сирень.
В познавшей труды, шинели, сонеты писавший,
Солдат,
Сиреневой деве о цели,
Железной – рифмовал наугад.
Стояли, как раз на Приморском, от Пушкина – в двух шагах.
Я помирить с Маяковским
Его пожелал в стихах.
Застенчивые  могут – люди - выпячиваться наоборот,
А классику не убудет:
И это переживет!
В глазах голубые грозы, губки перечили мне:
«Маяковский и Пушкин … проза…
А Вознесенский … Не…».
Весна зажигала лето.Слышался сердца ритм,
Дева боялась света. Знала,  как море
Горит.
Шинель подарила тени:
Быть хочешь великим – будь!
Как суть – мне дорог Есенин, а Мандельштам - 
Чуть-чуть.
Вопрос на вопрос спросил я:
Есть – плач – есть Россия - с «Да!»
Ответ с покаянием – сила,
На – «Нет!» – не бывает суда.
Какое мне дело, дева, до тех, кому адский дар?!
"Металлоломное" древо Андрей Андреевич создал,
И потому не создал
Знак счастья, а лишь –
Беды,
Рубиновые эти звезды не стоят сгоревшей звезды.
А в порт – «Шота Руставели»* входил, заглушая порт,
И спор – о железной цели,
Невиданной... до сих пор.               
                1966 г. * "Шота Руставели" - теплоход...




 МАЯКОВСКИЙ   В ОДЕССЕ,  16 ЯНВАРЯ 1914 г.
 
На Дерибасовской - толпы - оживленье:Контрабандой...               
Проникла -  весть:
Скоро война!
И … цены в движенье,
Стихами не удивишь здесь.
В расклешенных брюках, броский. Порывистый, как одессит,
Рубит шаги Маяковский –
На одесситку - сердит:
«…Прийти обещала в четыре – и в десять - ответа...
Нет!
Если б вы знали, Мария!
Как обидчив поэт…».
Строк колючая вьюга по  Ланжерону  метет –
Одесса – поэма юга! Авторов видел народ,
Хватает своих. Излишек пенья столичных птах:
Копеечные манишки
Лукавей холщовых рубах.
Но эта горластая глыба! Смуглее молдаван,
Желтою кофтою вздыбил
Греческий ресторан.
Румынский оркестр – замер. Еврейская скрипка - молчит.
У Каменского грудь, что бампер, Бурлюк глушит  шум, кричит:
«Шесть пив – и одну гениальность!
Вместо сдачи – покой…»
Бычки и рачки реальность - каждый берет рукой.
Хрустят. Футуристские зубы камень стыда не точил:
«Время, идя на убыль, слово и жест – случит.
Я знаю с первого класса:
Литература – истории  дочь!
Чувства истерзаны. Баста! Об этом читаю «Ночь»…».
Читает: « А вы могли бы?»,
                «Кое- что про Петербург».
В сердце нежность у глыбы,
Для равнодушных – сумбур!
Великий с великим не спорит, послушает и поймет,
И Маяковский к морю, считая ступеньки,  идет:
«Много стараются разных,
Я -  не в этом числе,
В души людей сквозь фразы
Сироп лить!
А деготь вслед...
Море – родная стихия, ритма – небесный шум,
Если б вы знали, Мария,
Стихи под диктовку пишу…»
Маяк - корабли встревожил! Буксир, как ребенок, в плач,
Рыдает бродяга,  дождик, сбросил одежды с мачт -
«Пусть ветер горланит песню,
Цепями в порту звеня,
Я покидаю Одессу,
Одесса оплакивает меня…»
1970 г.

           ПУШКИНСКАЯ   ГОРКА*   

Неуемный, пылкий Пушкин беспокоит Кишинев –
Холостяцкую пирушку – генерал прервал –
Орлов.
Свет и тень – по лицам мчатся, у бокалов хрупкий край:
«…Разыграем счастье, братцы, Ваша милость, раздавай!»
Карты скачут друг за другом, карты выстроились вкруг,
Называй высоким другом молодой опальный друг.
«…Ты, хозяйка, нас прощальных в  вещий час не покидай…
(Под снегами эпохальный гиблый остров  Голодай)
Погадай,
Споем «Лучину»,  ассигнаций сбросим хлам,
Но за царские личины  рассуди судьбины нам…»                перевод с молдавского:
Дремы… «Друмурь…ши департе…».*                *Дороги… и далеко               
Виновата:
«…Сынже…».*  Кровь. В дальний путь пойдут солдаты,                *Кровь
С ними -  генерал Орлов. «…Открывай картинки! Это
Дама треф. Я все прощу, но вальяжного валета
Меткой пулей угощу! Спелой ягодой упала
С неба тяжкая звезда, ночь прозрения настала,
Но со мною два креста.  Я один – тебе на шею
Цепкой цепью навсегда!...
« А мури…»* -  я не умею…."...                *умирать
...Мчат в бессмертие года.
Скачут мысли. Мчатся чувства.
Скачут царские гонцы.
Под окном друг к другу жмутся смуглолицые юнцы –
Одногодки Ватерлоо. Жить бы в мире и в добре.
Но пока такое слово не известно и во вред:
«Либертате…».*                *Свобода               
Бог с тобою, знает русский человек,
В рудниках ее зароет, упредив двадцатый век.
Над  Невой  упрутся пушки в грудь растерянных полков…».
Заворожен пылкий Пушкин.  Растревожен граф Орлов:
«…И без карт твой путь известен, коль на нем судьбы печать,
Запоздало будем вести друг от друга получать.
Сдвинем искренние кружки – холод чувств - хранит хрусталь,
До свиданья, милый Пушкин, ждут разлуки нас и даль.
Прекрати, мой друг, дуэли, есть призванье и стихи,
Доверяй их высшей цели, для России – береги!»
«…Генерал, я понимаю, что заботой многих стал,
Птичка  божья  всё летает, но поет, мой генерал!».
Вновь читает про Алеко, про трагический фонтан,
Вдруг – о страшном человеке не придуманный роман.
По очерченному кругу мчит прозрение, не страх,
Тень трагическая друга на прочитанных стихах.
«…Друмурь…»… Горе….
Карты снова заплясали, даль кроя.
(Будет, вырастет в Молдову – Бессарабия твоя).
Вновь «Департе…»! 
Департамент. Ночь растрачена.  Точь-в-точь
Туз  трефей  к трефовой даме приложился. Грезит ночь.
«За возвышенные стоны не целуй, хозяйка, крест,
Виноват и не виновен. Нет мне счастья…».
« Ну-й,  сукчес!»*.                * Нет, счастья      
Черной Речки отзвук горький слышен с этого утра,
Тихой Пушкинскою Горкой станет Инзова гора.
Снова тучи небо гложат. Даль светлеет. Занялась.
Топот конский растревожил двух веков – разрыв и связь.
Мчат фельдъегери. По – братски делят долю игроки,
Им неволя!  На Сенатской будут погибать полки.
От истерии кровавой снег декабрьский не отмыть:
«Нам Сибирь. Вам плаха… Слава! А солдатам, что делить?»
Их слезами не омыла – память честную воздай:
Неопознанной могилой грозный остров –
Голодай.
Звон этапов. Бездорожье. Вновь – Авророю – заря.
Кучерявые вельможи величавого царя.
Молчаливая держава. Снежных снов зеленый мед.
Слов верховных злая слава. Всенародный эшафот.
Ты, Россия, громкой чести знала скромные кресты,
И пропавших всех без вести, своих грешников святых.
Где сиротские березки, где старинный Кишинев,
Там, в прицеле перекрестка, генерал стоит –
Орлов,
И пылает в Петрограде – память вечного огня,
Память лучше и не надо – негасимая –
Она!
                1968 г.
*Исторически "Пущкина Горка",но в обиходе в ХХ веке стали называть "Пушкинской горкой"...
 Официально до этого"Инзова горка"... или "Инзова Гора"...


       ОТКРЫТКА
"Люби меня, как я тебя!" -
Открытка южного базара,
На ней - голубок гордых
Пара -
Покорно мучают себя:
"Люби меня, как я тебя!"
Базар шумел, жевал...
Он пил!
Он слушал модную пластинку...
И довоенную картинку
У инвалида
Я купил:
"Люби меня, как я тебя!"
И южный вечер сел на мель
Реки, что временем - зовётся!
А самолёт давно несётся
С письмом -
"За три девять земель"!
Где удивятся второпях
Словам доверчивым и старым -
Открытке южного базара:
"Люби меня, как я...
Тебя!"          


МАЯКОВСКИЙ  В  КИШИНЕВЕ,  21  ЯНВАРЯ  1914 г.
Каменский,  Бурлюк,  Маяковский – кофты, паруса брюк,
Шагают по Александровской* – Маяковский, 
                Каменский, Бурлюк:
«…Николаевская? Безобразие… Именам таким жить нельзя.
Пограбили Бессарабию – султаны, бояре, князья.
Начинать будем сызнова, сейчас бы табличку содрал,
Может, оставим - Инзова, поэтов любил генерал?
По городу слух брел речистый: «Футболисты игру дадут…».
Оказывается: «Фу-ту-рис-ты…  ниспровергнут быт и уют…»
Вечер в зале Собрания. Барышни. Трепет ресниц.
Свет уделяет внимание трем знаменитостям двух столиц.
От Каменки до Измаила – гул. Покою – каюк!
Каменский кричит про крылья. Бурлит про миры Бурлюк.
«Фу-ты – ну - ты... понятно не очень. Классики терроризм,
Гибель семьи пророчит безнравственный футуризм!»
Юноша вышел  вершинистый. Решимость. Тяжелый взгляд.
Как зарядом, руками большими, за рядом – заткнул ряд!
Поэт выверяет слово,-  весом, осязаем звук, -
Сердце для встречи готово с  фарфором « из севрских мук».
На мелкое чувств не тратя, упруго юноша встал
И в зал полетело: «Нате!».  И сотрясался зал.
Кто-то ругает, стоя. Ответы, как камни, летят.
В зале чиновников стая, в мундирах, при женах сидят.
Недоуменные морды, пальчиками грозят:
«В два счета покинешь город, о не...понятном - нельзя!».
«…Вам, промасленным шпротам, стих невдомек, зато
Дразнит рабочая кофта? Купите вы мне пальто!
На этой обширной планете чувства живут в тесноте,
Но сочиняют не эти! Но подчиняют – не те!
Для славы -  есть слово в полёте.  Для искупления – миг,
В жестком таком переплете ветер прошлого сник.
Скупость людского сердца истину бьет под дых,
Вы начинаете греться в пламени строк моих!»…
Юг, покидая поспешно от полицейских тревог,
Пушкина вспомнил, конечно,  встретив в саду – его…
«…Здесь солнце зимою светит, Вам хватало свечи,
Я слышал – Ваше столетье кто-то и здесь омрачил.
Он всегда на дороге, Дантес – планетарный - хлюст…»
Большою рукою потрогал скромный –
Поэту – бюст.
«Грядут роковые вести, судьба ваша; как совет,
Вы, мой кишиневский ровесник, обоим за двадцать лет.
Пусть бронзу на многие лета из канделябров льют,
Но чтобы прервать поэтов, свинцовые точки...
Не найдут...
Хотя...
Судьбой тревожной я буду доступен всем...»
Кто же ему подытожил –
Как Пушкину - 
37?
                1967г. 1973г.
* В царское время центральная улица Кишинёва.               



ПРОЩАНИЕ НИ С КЕМ... 1992 г.            
         поэту  Олегу М.
Старый друг!
            Опасна осень?
Мир и души – «в неглиже»,
Ты напрасно водки просишь,
Я семь лет не пью уже.
На пути к земному раю, но познав судьбу свою,
По утрам не умираю –
Я семь лет уже не пью!
От - мне - ведомой
Паскуды,
Чей талант возможный -
Мал,
О Поэте пересуды:
«Всё по пьянке написал!»
Совесть пьяная
              не пишет,
Если истинный
Поэт!
Даже дождь бубнит по крышам: 
«Он не пьёт.
Не пьёт семь лет!»               
Старый друг!
Ах, ты не старый? Да и вовсе ты не друг!
Стихотворные товары запустил на певчий круг.
При деньгах, а всё же зависть. Снова , снова, снова есть…
Слово сердца - честно славит,
Слова – неподкупна - 
Честь!               
Вспоминаю я, дружище, будто было не со мной,
Ты не в божье жилище! Уводил меня в запой!
И злословил, как в заботе,
Всем и каждому:
« Запьёт!»
Я?
Поэт, был на работе, каждый день, и всякий год!
Но в мгновении и в миге
Откровений простоты
Я взлетал...
А ты "пёк" книги! "Ссыльный" и "несчастный",
Ты!               
Ты "искатель" строк, не
Слова,
Ты из тех, с кем дружит тыл!
Ни Россию,
          ни Молдову -
В злое сердце не вместил! 
В поэтические воры -
Не один – душевный  тать,
Чтобы
Русские просторы -
Лишь пространством - воспевать… 
               
               
   И С Т О К И   1997 г., февраль.
Я в подсолнечном понял краю –
Свет и темень родного простора,
Что у века застыв на краю,
Встал над пропастью – мглы и позора!
Кто стране расчлениться помог,
Предрекая надбровною метой?
И двуглавый кричит петушок
Во все стороны власти и света!
Все предсказано было тобой,
Что с Россиею было, но будет...
«Ру…со…пя…той»?  -
Распятой судьбой
Не насытились «добрые» люди...
Как икру, продавая на вес,
Растащили наследство Вселенной,
Торжествует державный
Дантес,
Суверенные – 
Геккерены.
«Одиночкою» им – «не пропасть!».
Помня долю хазарских набегов,
Будто в череп, вползают во власть,
Чтобы не было
Вещих Олегов!
Эта власть – не едина,
Одна,
Но змеиным клубком
«Сто – голова»:
Брошен хвост?  И погибла страна!
Брызнут ядом?  Нет Дела и Слова!
Эре нищих, не дав ни гроша,
Кто певцы вероломной эпохи?
Мерой жертвенности – дорожа,
Расклевали все властные крохи?!
Кто ушел от Христа до Христа,
И, себя продавая, и брата?
И не снимут Россию с креста,
Кто в кровавом кресте –
Виноваты!
Всех славян разорительный спор
Был услышан и понят тобою,
Чтобы братства единый простор
И моей стал ведомой судьбою.
Той судьбой, что покинет и вновь
Возвращается в сердце и в строки…
Ты,
Россия,
Поэт! И Любовь!
И её не земные
Истоки…