Двустишия

В том крах России, что увидел:
Вверху Чубайс что,
Снизу ж то же быдло.

Переключаю на телеканалы,
Изучаю, что хотят сказать кланы.

Как до семнадцатого года привыкаем понемножку,
Что кто с сошкой, а семеро с ложкой.

Как Лужков держится за мэра место,
Как за кормушку, а не проявиться честным.

Не исполняется конституция,
Одна проституция.

НТВэшники топчут Сталина,
Что жрут с руки господ. Присосалися.

Я в любви не был либералом,
А поверил в любовь, как до тела любимой добрался.

Как я мучаюсь, даря цветочки,
А свобода, когда на ней с ней поставлю точку.

У всех дела, а мне дала.

Червяк ползет. А мир огромный.
А сколько оползти сапог.
Его желания - скромны.

Корчагин Павка Чубайса ближе,
Чубайс – тот же Ельцин, рангом пониже.

Презрение к проституткам
И у тех, кто душу за деньги продает
С похабной как в юморе шуткой.

НТВэшники как на Сталина разинут глотку,
Так кол им осиновый туда
Со всею пропагандой для России водки.

Ах, демократы сладенькие,
На сколько сладенькие, на столько гаденькие.

Стоял с плакатом Бунин: «Не пустите хама!»
А он идет как демократ свободой самой.

Вот фильм про школу нам с экрана,
Чтоб нас растлить, но не обманут.

Вот егерь задержал начальство, что лосей убили
В Лосином острове.
Ему б героя дать, когда бы государством были.

Леса поджигают. Терпеть нету силы
Как из-за Чубайса поджигают Россию.

Россия как лошадь напрягает нервы,
А Чубайс считает все, что он Петр Первый.

Чубайсу памятник хочет поставить демократическая хартия,
За то, что молчит о деньгах партии.

На Саяно-Шушенской ГЭС сорвало крышку,
Оттого, что кто-то слаб умишком.

При советской власти в задачнике задача,
Что по одной трубе воды подача,
По второй трубе выливается.
Теперь третья труба – не поймут, куда все девается.

Жара чуть спала и лягушек стрекот.
В гортани их что Моцартом звучат как сладки, строги.

Мелькнул сосняк, деревня и окрестность,
В которой я родился и известен.

Под вечер тишина, в ней нет ошибки.
Величественна так природа,
Что кажется, что воздух сам
Вдруг зазвучит как скрипка.

Мой город Осташков, деревня Заборки,
Что сосны, обнявшись, стоят на пригорке.
Где сладко все, хоть подступает что горечь.

Моя деревня, провода к ней на столбах подходят.
И птицы на тех проводах как ноты.

Вот снова ночь, а я тобой болею,
Береза, проступив из темноты,
Как платье на тебе белеет.

Моя деревня так как молодость,
Любая перед нею отступает в жизни подлость.

Деревня вновь, изба, где брат жил, от кого досталось,
Что гад был. А хорошо бы, чтоб и он остался.

Ах, юность. Я иду с грибами,
А дым над избушкой.
Мать топит печь и еще не старушка.

Вот лес стряхнул все сновиденья,
Будто бы глаза открыл,
И снова полон сил.

Ах, мама, все встречаюся с ее глазами,
Чтоб что-то важное сказать,
Чего друг другу не сказали.

Мелькнула женщина в пальто коричневом,
Как мать и не до смерти
Кольнуло сердце так, что в то, что не жива мать
Все не верит.

В Осташкове слез с поезда и будто с миром всем в обнимку,
И дрогнул у девчонки взгляд из-под косынки.

Заснула роща молодая,
И слышу как все дышит, и близки дали.

Вот сумрак. И природы очертанья
Близки как жизни предначертанья.

Вновь ослепляет солнце, лес все ждет.
А я встречаюсь с ним. И я все тот.

Ах, Родина. Вновь здесь. Не подступится ворог,
И карканье вороны дорого.

Ползет червяк. Все ж мысли в том,
Что хочет заползти в Газпром.

Ползет червяк, переползти асфальт в запарке,
С потребностью по Марксу.

Я снова во дворе и у него есть имя,
Что все деревья, окна дома кажутся большими.

Ах, старый двор, в котором все так свято.
А где же, с кем дружил я здесь, ребята?

Вот старый двор. Пришел на встречу с ним
С тем чувством, что себе, ему не изменил.

Вот лавочка все та. И девушка сидела
На ней, которой я так верил.

Вот двор, где ты меня так взглядом обмеряла,
Того, что мы еще не растеряли.

Вот лавочка, где девочка, которой слов не произносил.
Не той после произносил, но не любил.

Вот демократия, что мы про тех молчим,
Что ничего хорошего не скажем им.

Леса горят, а мы тушить их тухлы,
А Лукашенко дурака снял и сразу же потухли.

Летчик в тайге посадил самолет,
А разговор – не нарушил ли инструкций.
У нас Чубайс на Саяно-Шушенской ГЭС
С крышкою набекрень – герой в репродукции.

Приспешники Чубайса скачут
Из Белого дома с деньгами в коробке.
Лужков поет сольфеджио.
Москва трещит от домов коробок,
А в них со всех концов съехалось столько народа,
Что Москва встала в пробках.
Задыхается в смоге, угарных газах.
О футболе мы спорить не робки,
О том, что демократия – кричит попка.
А к мавзолею к тому, с кем были велики
Как к образцу чести
Народ идет проторенной тропкой.

Ах, демократия вора,
Не подсудимого прокурору,
Он и не скрывает этих сил,
Произнося: «Не нашел. Не посадил».

Саяно-Шушенская ГЭС,
Где крышка набекрень,
С ухмылкою Чубайса
Я вижу каждый день.

Не дошел до Москвы Гитлер,
На то, что не взял, дали каждому ваучер.
Я его обменял на поллитра.
А кто-то с того имеют виллу,
Счет в банке хитрый.
Как демократии, кого раньше считали гидрой.

Вставай, проклятьем заклейменный!
Встали.
Построили страну мечтателей, ученых.
Но власть переродилась в уродов,
Кому свобода
Петь песню: «Во саду ли, в огороде».
В огороде бузина, в Киеве дядька,
Который берет взятки,
И рынок, на котором хоть взятки, все гладко.
Пока не разглядели на весах,
Что демократия такая, что себе дороже,
Что свобода наша на весах
В Держиморде с такою рожей.