Закадычного друга возьму за кадык

Закадычного друга возьму за кадык,
ему в ноздри налью из графина воды.
Он попросит пощады, но я – янычар,
ему в рот запихаю кусок калача.
Брошу другу в трусы раскаленных камней,
его ухо прибью я гвоздями к стене.
На груди нарисую фломастером ***,
после клещи в чулане найду наверху.
Принесу из сарая «болгарку», тиски,
с ног дрожащих сниму шерстяные носки,
с шеи – галстук, в ноздрю вверну длинный шуруп,
станет бледным мой друг, как скончавшийся труп.
Утром встанет, из челюсти вытащит штырь
и пойдет на погост, где тоскуют менты.
Ляжет рядом со сторожем и запоет
заунывную песню: «*** ж ты мое ж!».
Соберется толпа, станет слушать и ссать,
я приду посмотреть, буду с бубном плясать,
глюки мира долбежкой своей изводить,
с воем дети начнут хороводы водить:
«Мы топили котят, мы ходили в подвал,
там забили прутами дурных подпевал,
ели крыс, жгли костры, по дороге домой
обнаружили труп, дело было зимой.
Он сидел, в грудь забит был осиновый кол,
пригвоздив его к дереву. Мент протокол
составлял, удивляясь огромным клыкам,
что торчали из пасти жмура по бокам.
Лют мороз был. Зловеще светила луна.
Вдаль тянулась заброшенных складов стена.
Ночью выйти оттуда (их раз засекли)
пионеры-герои и зомби могли.
В роще рядом стоял нескончаемый смрад,
днем там было темно. Говорили, пират
похоронен под пнем. Мы не смели ходить
по разрушенной дамбе, боясь угодить
в чьи-то быстрые когти. Завода труба
нависала, как адских младенцев судьба.»
Я устал слушать бред и сбежал от беды,
закадычного друга держа за кадык.