ица с неба детство

                вместо эпиграфа:               
                .за бездонной пучиной утробы
                .за семью печатями страха
                .под надзором зоркого долга
                .под рожок пастуха-рассудка
                .под безоблачным небом обмана
                .на цветущих лугах безумства
                .блеет белый барашек счастья


ещё нет памяти ещё вся жизнь - сегодня
и завтра ну а дальше - сладкий страх
ещё нет страха перед преисподней
ещё весь грех - догадки о грехах

ещё нет долга быть самим собою
и то что ты есть ты - само собой
ещё так долго главною бедою
считать что время встало боже мой

Это будет веять ветер. Это будет лето, лето, лето, лето, лето, лето. И - не перейти - такое - поле - васильки, ромашки, колокольчики, гвоздики, бабочки, жуки, стрекозы. Это будет берег речки, да, крутой, но есть купальни, и река быстра, красива, и прохладна, и желанна. В заводях кувшинок, лилий затеряться хочет детство ~ о ~ теченье ~ ветер ~ лето ~ вечер ~ ветер ~ лето ~ тучи ~ гром ~ теченье ~ветер ~ лето ~ время ~ гром ~ теченье ~ вечер ~ время ~ тучи ~ ночь ~ теченье ~~~~~
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Не спеши, малыш!
Ты обязательно станешь обыкновенным.

Тянутся пальцы рассвета. Трепещут ресницы детства... Ангелы не улетали. В сумерках моего еще теплого сна заплутали. Время еще лохмато. Время еще всё в росе. Явь и сон в одной лодке. В заводи палых листьев, и облаков, и столетий... Заводь еще волшебна. Утра ее туманны. А берега кисельны. Но их все равно не видно. И Тотель* еще совсем юн. Он - Вудсингер, он может петъ песни. Песни лесов дремучих. Муромских или Брянских. Или лесов Амазонки. Дивные, дивные песни. Можно так сладко слушать. Можно так горько плакать. Можно позвать на помощь бабушку или маму. «Смотрите, они уплывают, и облака и листья!...» И Тотель во сне залает. И ангелы в угол забьются. И прибегут люди, люди. Они будут громко смеяться, ласково и фальшиво. Они пока еще знают так много, так отвратительно много, что ничего не понятно. И лучше уж самому... И пусть они все не видят... Хотя бы пока, потому что...

  ... не разделить этот  свет, этот взоргазм, эту боль... Бога, как хлеб, не разделишь. Жизмертью не поделиться. Прозрение не купить. Можно купитъ вина. Пить его, горько плакать. Если не разучился. Если еще в захолустье памяти или души не позабыл дорогу. Нет, там не счастье осталось. Там все сопли и страхи, неутолимая похоть, всеядное любопытство, сердце юного пионера, который всегда готов отдать его, свое сердце, да, за любовь, за дружбу, за честное-честное слово, за жизнъ той божьей коровки, найденной среди зимы, огромной белой зимы, такой студеной, уютной, когда ты, толсто одетый, уходишь к черту от всех и через все сугробы пробираешься в лес, поглубже, и никто тебе не мешает ни хохотать, ни плакать, ни утолять свою похоть, ни каяться, ни глумиться, ни думать о нем, о Боге, с его черно-красной коровкой...
(* Тотель - сокр. от Аристотель Вудсингер - полное имя бладхаунда, отсутствие которого долго...)

…и утро придёт после ночи белое и большое, и вместе с медленным снегом опустится с неба детство, и всё будет настоящим, взаправдашним и счастливым… если забыть о том, что между ним и тобою – стекло окна толщиною в сорок российских зим…

… и эта жизнь равна взгляду (и оба равны мгновенью), долгой дороге взгляда – там, за окном – отраженье того, что внутри? возвращенье? – метель, деревья, ворОны, зима и зима – вот путь, путь в глубину того, что может быть сном и явью, одновременно и нет, и просто без слов, т.е. очень очень непросто…

… и это уже за пределом… слово – лишь путь за предел – запах тайны – дуновение эха оттуда – откуда мы и приходим – куда, может быть, и вернёмся – и кто знает – одно ли и то же – (мы) «здесь» и (мы) «там» – о, кто знает! – какое мгновенье допустит тебя к своей двери и – может быть – приоткроет и даже войти позволит – о нет, не видеть, не слышать, а – очутиться и Стать… чтобы потом всю жизнь лишь вспоминать и думать и забывать и снова…

Веет ветер,вестник неба.
Он срывает ветку тиши-
ны, но "ны" уже излишне.
Тише, тише! Спите, бейби!

Веет ветер, вестник бури.
Он срывает одеяла,
он вонзает в чресла жало.
Спите, дурочки и дурни!

Веет ветер, вестник смерти.
Обрывает сны и листья.
У него повадки лисьи -
хватка волчья. Спите, дети.

Веет ветер, вестник ада.
Вместе с масками срывает
лица и в огонь бросает.
Баю-бай! Усните, чада!