Неоновое дыхание

Всё когда-нибудь начинается, и эта история когда-то началась. Одной зимней ночью, холодной на столько, чтобы повествование не началось на улице. Эта история началась с одного дыхания, бывшего не то явью, не то странным сном. С дыхания ставшего светом.

Белый свет тонкой плёнкой окутал
Всё, что раньше я знала, как тьму
Жухлый лист томно с дерева падал
Где бывала я? Не пойму

В неуёмной агонии стонут
Тёмно-бурые крошки вчера,
Когда трели тех будней замолкнут,
Вновь открытий настанет пора

Это свет до безумия дивный,
Я могу захлебнуться им вмиг
Он, как запах приторно-винный,
Опьяняющий в нём каждый лик

Совсем спятила с этой улыбкой я,
С этим светом, дыханьем, умом
Пусть не тает мечта моя зыбкая:
Я взлелею свет в сердце моём.

Это дыхание тонкой лентой расчертило десятки последующих “завтра”: завтра с Феноменологией духа, завтра у весёлых и беззаботных друзей, завтра в промерзшем университете, а потом и много-много других. Им хотелась дышать и захлебываться, плыть, развиваясь в дымке пара. Но никто не должен был о нём знать. Слышите, никто! Дыхание тем и хорошо, что оно личное, интимное, только моё. Вдох, выдох, снова вдох. Дыхание, которым теперь я живу. Милый Серён когда-то писал, что смена дыхания – это переход в иную сферу, каждый новый ритм – это особое дыхание, соответствующие тонкому пласту пребывания человека в бытии. Словно художник, открывающий с каждым произведением новую грань мира, с новым дыханием человек открывает иной уровень собственного бытия. Но в этом есть своя опасность: бытие только твоё бытие, как возможно включить в неё кого-то ещё?

Забываю, ищу, замыкаю
Цепи последовательных соединений
[волнений]
Говорю, но не слышно слов
Лишь только в музыке снов
[от больных голов]
Я кричу! Но не слышно ни звука...
Затухаю в себе, затухаюсь для милого друга
[иглы испуга]
Бесконечная бездна между
Должным и сущим
Бог умер, но мы всё равно его любим
Разучаясь друг друга любить
[хранить]
Лишь в ярких вспышках зимних видений
Просыпается жизнь
Над размытостью будничных тлений
[жжений]
Открывается прабытие.

А между тем попытки вырваться из будней удавались лишь урывками, дыхание вело меня вперёд, но цепкие пальцы одиночества, страха и безнадёжности настойчиво хватали меня и тянули к себе. Старые подружки. Они обнимали меня и вновь…
Одиночество, грусть, дыхание покидало меня, и я задыхалась. Хотелось на улицу, хотелось больше воздуха, но это не помогало. И только неровные строчки сбегали из под ручки, боясь быть стёртыми упорными уговорами не печалиться.

Стоит ли быть в науке? Что ты предложишь человечеству?
Антропологи собирают трудоступный материал.
// Я не забуду секунду и час,
Одеяло, едва закрывавшее плечи,
Тёплые руки, свет его глаз,
Гиперрациональные речи.
Антропологов сейчас тьма.
// Работа понятий не ведёт к смыслам,
Лишь только ведёт к пустоте
Любовь, отданная числам,
Умирает. Все чувства в беде
Понятие может быть видоизменено, трансформировано после полевых работ.
// Факты зыбки, их нет, не бывает,
Это выдумки в подтвержденье идей
И никто ничего тут не знает
Про дивную прелесть ночей
Еврейский, ой, европейский империализм.
Тэйлор
Морган
Миссионеры хреновые антропологи
Систематические обобщения
Тления
Видения
Фрейзер писал по вторичным источникам
// Капли дождя. Плакать и кофе.
Антропологи интересовались небольшими отдельными сообществами – замкнутые культуры, традиционные сообщества, исчезающие формы жизни. Искали элементарные формы общественной науки
// Задыхаюсь. Тесное платье и тесная голова. Безмятежность граничит с безысходностью.
Антропологи пришли в ночные клубы, на предприятия, в профсоюзы.
// Тяжёлые мысли клонят голову набок. Открывшаяся дверь удивляет. Оказывается, мы не замкнуты здесь.
И эти люди привыкают к тебе, их можно по пальцам пересчитать
Урбанистические антропологи
Любой современный западный город – город одиночек
// Может быть хватит? Хватит идеализировать одиночество?
Начинает казаться, что я не права
Фрейзер VS Малиновский
// Люди засыпают, мир в затишьи.
Больно бьётся сердце. Слишком чувствуется
Фрейзер “Фольклор в ветхом завете”
Каким путём человечество пришло к своему современному состоянию?
Эволюционизм – склад ума
// Так клёво доказывать антисемейность, независимость и эмансипацию, когда светит солнце. Когда за окном идёт мокрый снег и поглощает апатия, уже невозможно верить в собственные доказательства.
Фрейзер думает о человеке, как Юм: пучки перцепций
Симпатическая магия – мышление по смежности – обычное мышление по Фрейзеру
Магия – религия – наука
// Переживаю – переживу
Малиновский преподавал в Лондонской школе экономики. Функционалист
Антропологи=этнографы
Антропологи должны вести полевые исследования
Go native – стать местным
Повышение эффективности управления колониями
Он терпеть не мог эволюционный спекуляций
Не объяснять современные практики более ранними
// Склизкая пасть апатии заглотила
Все они полезны, играют свою роль – легитимация состояния дел
// Апатия легитимирует бездействие
Ф. Энгельс – первый урбанистический антрополог
“Положение рабочего класса в Англии”
Ti esti toyto kalon?
// Холодный воздух. Вдохнула. Ожила.
“The way of the mask” Levi-Stross
// Хочу вон…
“Антропология – продажная девка колониализма”

Вечер, тёмный коридор. Пустое здание, пустая душа. Дойти до дома и спать. Просто потому, что ничего не хочется. Спать – это хороший способ забыть о том, что происходит, хороший способ начать дышать простым ровным дыханием. О, если б только не сны! Сны, в которых это новое дыхание приобретает вновь и вновь человеческие очертания, как и каждый раз, когда закрываешься глаза.
Можно думать о чём угодно, лучше о хорошем, образ от этого не меняется, но приобретает разный необычный свет, словно неоновый. И всё та же улыбка играет то нежностью, то невыносимым безразличием.

Улыбка опять наебала:
Вместо тепла холод
Если б я только знала
Этот проклятый город

Объятья твои бездушны
От них несёт безнадёгой
Проблемы твои мне скучны
Лучше уж быть одинокой

Я мечтала увидеть тебя в ярости!
Громящем нейтральный фон!
А ты вновь лелеешь горести
Воя им в унисон.

Улыбка опять наебала:
Вместо весны осень
Опять я не ожидала
Похуизма, что в меня бросил.

Нет, это вранье! Я снова стала задыхаться, неоновое дыхание покинуло меня, словно бы разочаровавшись в вечно циничной подружке. Я задыхалась, чувствуя, что вместе с ним уходит и жизнь. Меня трясло, словно безыдейно брошенную в миксер, но внезапно широко открыв глаза, я начала дышать. Мирно и спокойно. Мир и покой. Дыхание и образ неразрывны, вот только насколько далёк реальный человек от этого образа? Образ заставляет жить и мечтать, а человек может и не подозревать об этом.

Он не ходит в клубы. Он читает Бродского, психоаналитиков и что-то безумно серьёзное про Вторую Мировую. Он курит Мальборо в старой пачке, потому что аутентично, а иногда трубку. Стряхивая пепел, Он чуть-чуть наклоняет голову вбок. Но от Него всё равно всегда вкусно пахнет. Сидит в соцсетях, но часто по работе. Когда Он смеётся, слегка запрокидывает голову назад и прикрывает глаза. Когда что-то не ладится, Он говорит "печалька", так что хочется всё бросить и обнять Его, как миленького плюшевого мишку. Он пьёт виски и водку с минералкой. Когда Он улыбается, то похож на котёнка, а когда серьёзен - на детектива 80ых годов. Он любит устраивать бардак в квартире, но прибираться в мыслях. Он слушает хороший зарубежный рок и бодро подпевает ночным пародиям на ДДТ. Его можно было бы назвать человеком-в-себе, если бы не Его открытые пронзительно-карие глаза.  Он неплохо разбирается в аналитической философии, но всё больше отдаляется от неё. Он не раз переживал ветра и ливни в глухом лесу, пьяных военных и женщин-лесорубов в уездном городе и мою бестолковость в разговорах. С Ним солнечно, хотя я и приезжаю к Нему в самую неудачную погоду. С Ним интересно строить гипотетические ситуации, но Он легко умеет возвращаться в реальность. Он очарователен, поэтому рассказывая о Нём, я всегда называю Его очаровательным мужчиной. На самом деле Он знает гораздо больше, чем я, но не настаивает на этом. Потому что вранье, что джентльмены вымерли.
А впрочем нет, Он, наверное, совершенно другой. Все эти слова, они зарисовки являющегося, того, что представляет, но не показывает сущность. Я бы вновь назвала Его человеком-в-себе, если бы не те краткие моменты, когда я могла воспринимать Его сущность не обращаясь к словам. Структурализм не прав: субъект не умер, умер язык как достойная возможность говорить о людях, в действительности мы можем лишь легонько улавливать тонкой гранью между мыслями и чувствами, невообразимую прелесть человека, восхитительный шарм Его сущности.

И снова я вернулась к тому, с чего начинала эту странную историю. Она когда-то началась, началась с дыхания, им она и живёт, ибо рациональное познание в который раз обнаруживает своё бессилие. Правда ещё в том, что истории то здесь никакой и не было, были нелогичные переплетения снов и реальности, неоновые всполохи света и стук сердца. Нет, нет. Сердец.