Рухнет небо ни свет, ни заря...

Рухнет небо ни свет, ни заря,
о холодные камни разбившись.
Мне сивилла пророчила зря,
в виде девы прелестной приснившись.

Я простор разменял серебром,
и раздал его малоимущим:
чем полнее у них будет дом -
тем светлее у них станут кущи...

Не однажды за море ходил
белым месяцем с красным подпалом.
Не напрасно я душу копил -
чтобы ночь загорелась пожаром.

Билась горлицей дума моя
об ином совершенстве и доле...
Все, что я собирал для тебя -
обратилось ветрами на воле.

На распутице дальних дорог
ливни моют пути проходящим.
Здесь, наверное, всем нужен бог.
Но важнее он, все же, - пропащим.

Этот мир снова прах занесет
в вековую дорожную слякоть...
Но опять его кто-то спасет
от камней, разучившихся плакать.

Но опять побежит впереди,
загораясь звезда пред волхвами.
И копье устремится к груди,
к той, что вновь истечет облаками.

Сквозь гримасу в свинцовом лице
отразится вся немощность света,
когда вновь возвестит об Отце
неиссякшее сердце поэта.

Ход веков уместив в циферблат,
снова стрелки крестами застынут.
Оживут изваяния врат -
заскрипят, отворятся и... Сгинут.

И молвою во все времена
пронесется мгновение эхом -
чтоб запомнили все племена:
что любви даже смерть - не помеха...