Я не против того и этого...

Я не против того и этого
звукоряда, размеролада
и дыхания некругосветного,
и невиденья в адском ада,
и гордыни, крепко прикованной
к форме, к школе,
к величию града -
по счастливому факту рождения,
наделяющего Летним Садом,
куполами тёзки Блаженного,
колокольнею Квазимоды
и не с чайной коробки Биг Беном...

Я не против, что люди поют
голосами -
под именами
мне известных поэтов -
знакомыми,
в них я - дома,
и Анны с Арсением,
видя связь,
даже спящий - не спутаю...

Голос мой выживал
в кровной чаще
леса Смешанного
Прекрасного -
Пушкин дубом в нём козырял,
мировою культурой напитанный
и живой -
интересом к живым...

Я не против идти мыслью в Рим
и не против, подобно Овидию,
раздвигать тоскованием дым
Евразийства, воочью увиденного...

Строки - странники,
пилигримы,
в Казахстане рождённой гортани -
голос мой наделили былинным
догомеровским рокотаньем
волн, идущих вдогонку
друг другу,
и Эгейскому морю
с Балтийским
в моих песнях
нисколько не тесно:
море бед,
горы горя
гуляют по кругу
заарканенных
кроною голоса
высей,
без корней,
мир объявших
сказаньями тысячелетий -
свет
нетленный
в поэте немыслим,
в них - вся сила
ветвлений индивидуальных
под корою судьбы,
закаляемой лихом,
обусловленным временем
новых формаций -
с прежней сутью,
казнящей то шумно,
то тихо,
но поэту-то, что?! -
брат опального братства -
бежит от оваций,
в столичных
газетах, журналах
нет публикаций,
не встретишь поэта
от Бога
на жирных банкетах,
и попугаи голосовые
его дикарём называют
заспинно -
я не против,
выламываться
из магазинной витрины
врождённым Синаем,
я не против, ощущать
холодок отношений,
равнодушие,
злобу,
при жизни забвенье...

Да, отмечен
судьбою,
что рядила меня
в полосатую робу
подрасстрельного небовхожденья
гореньем,
железо и камень,
пронзающей током
несмирения с оком
правосудия мёртвого
нервной системы -
где те схемы,
в которые стих,
что на волю натаскан
тоскою острожной,
втиснуть можно?!

Я не против,
что сенью гостеприимной
дух мой знают
Есенин и Маяковский,
Марина и Анна,
Губанов и Лорка...

Вы прислушайтесь,
в строках моих
вам откроется
дружба лиры с домброй,
окарины с там-тамом,
скрипки с зурной -
я такой,
тут уже ничего
не поделать...

Антигоной,
в пещере объятой огнём, дух мой мечется в душной утробе потребительских взглядов
на то, как поэту оформлять свои вымыслы и пересказы в катрены и строфы, согласно обычаю,
кем-то уже утверждённому,
надо,
чтобы выглядели прилично...

Я ломаю корнями
установок салонных
и фондовых склепы,
я ветвями врастаю в великолепье
кулака вдохновенья,
Великим Пределом
взломавшего вольно
наделы стихосложенья
и ранжирные
клетки
юдоли...

Силой боли
я волен,
ставшей во мне -
мира солью...

Я собою всегда недоволен,
а спорю с иными
не ради
амбиции личной,
но ощущая
необходимость свободы
в тетради
поэтической
каждой,
во имя зычной,
не единоличной,
речи,
завещанной мне
Второй Речкой,
Чердыньской, Елабужской
Камой,
поклоном прощальным
на площади белой
в двадцать первом -
двадцатого -
над Невой
огневою,
берегами
Чёрной -
под белым
с маками алыми
покрывалом,
накалом Норенского
треугольника
с кочетом мозга,
униженного разлукой -
да мало ли?! -
жив круговою порукой
деревьев
бессмертных -
выучкой лесоповалов,
хватит, пожалуй,
Муза устала -
снова
меня вопрошала:
"Ну почему
вникнуть не могут они
в суть
касающегося
их слова,
не высосанного из пальца?!" -

Им понятнее Йога,
и то, что только в движении
в соединительной ткани суставов,
приправленный кисломолочным,
уживается кальций,
могут годами
жить по программе,
обещающей им
увеличенье доходов,
а понять, что живём
под одним небосводом
и славим
или бесславим
культуру одну
и поём
через общую тьму
общим светом,
что непохожесть -
промысел Божий -
не могут!

Да дай-то им Бог -
возлюбившим удобство
гладко сложенных строк,
притерпевшимся к непервородству,
я не против,
что восприятием их -
мой, растущий
вне рамок
литературно-мирских
стих,
осознаётся уродством,
моё дело -
врастать
в космос
звёзд корневых,
чьи лучи
любят клетки ломать
всех уставов земных,
полем опытным
выбрав мою,
ненавидящую
указок в глаза
устремлённость, тетрадь...

Исполать
благодати,
завещанной
нам
вольной волей
Творца:
быть живым
и не прятать лица
в скорлупу,
кем-то выеденного яйца,
умирающих зёрен
не менять
на покрытую лаком
крупу...

Для не жившего жизнью живою
я - вздорен,
для незнающих русского языка -
голос мой - волчий хвост,
коноплю оббивающий
по степным буеракам...

Я не против -
непринятым быть
на ухоженный чинно
погост
сладкозвучных,
из мёртвых -
надежд убиенных
не воскрешающих -
знаков,
заполонивших бумажные дести
вне вести,
спасающей
от оболваниванья
людей...

Эвоэй
и Авой -
я - живой,
выживающий стихотвореньем
во времени,
своевольно ветвящийся строчкой
сквозь удел
всем предписанный смертной судьбой,
ибо в уровне духа
поднаторел
замурованный наглухо
смертника одиночкой...

Сквозь улиткою робости
населённое ухо,
сквозь глаза, жиром взятые,
сквозь обросшие шерстью сердца -
я шагаю в стихах -
Данте слог
диктовавшими тропами,
не считая
подмёток,
стираемых
на неземных
башмаках...

Бог
рассудит,
что будет -
то будет,
пока
я не против
слетающего с языка:
"О, судить ещё рано!"

Я не против
быть болью
под солью на ранах,
я не лучше,
не хуже -
всех рождённых
и (каждый по-своему)
люто казнённых
юдолью,
но к поэтам,
повторами голосовыми довольными,
умножая
количество почитателей -
нет, не тянется с рукопожатием
урожая
иного
рука,
я не против -
жить скромною жизнью земною,
но в обиду не дам светового,
не приемлющего застоя,
удивляющего новизною,
мне родного
Великого Языка...