Были два друга в нашем полку

Самарский поэт Михаил Авдеев, выпустивший в 2002 году сборник стихов “Я люблю тебя, моя Самара!”, на сегодняшний день является автором уже трёх авторских книг. В 2008 году у него вышла книга “Тихий свет печали ранней”, а в 2010 году – “Отблеск памяти моей”. Мы знакомы с Авдеевым уже около 30 лет. И поэтому мне хорошо знакомы его поэтические строки. Однако в данной статье речь пойдёт не о поэтическом даровании Авдеева, а о нашем с ним поэтическом сходстве.
Будучи людьми совершенно противоположными по складу характера (Авдеев аристократичен, утончённый потомок польских шляхтичей Катанских и Шлядинских, а я рабоче-крестьянских кровей, намного жёстче его), в поэтическом смысле мы – братья. Хотя и здесь есть существенная разница.
Его кумиры – поэты Серебряного века Блок, Ахматова, Гумилев, мои кумиры представители века железного: Евтушенко, Высоцкий, Есенин. Может быть, по этой причине у Авдеева отсутствуют строки о войне? Михаил Авдеев безумно любит Серебряный век, львиная доля его стихов посвящена поэтам того блестящего века. В интервью одной самарской радиостанции Авдеев сказал:
- Я живу в Серебряном веке и даже в золотом. Я с Лермонтовым разговариваю, с Блоком, с Суриковым, с Репиным, с Булатом я могу поговорить. Я в поколении друга не нашёл.
Здесь есть и своя правда, и своя ошибка. Правда в том, что я уже говорил выше о поэтических временных перемещениях автора во времена Ахматовой и Бальмонта. Ошибка в том, что стихи Авдеева близки с моими, далёкими от следования за серебряными поэтами. Сиречь друг-то в его поколении есть.
Итак, вот один из примеров нашего поэтического родства. В строках 1992 года относящихся к тому же Серебряному веку Авдеев пишет:
                …ветровая прохлада
                Меня околдует навек.
                И в кущи того вертограда
                Я уйду под ЖАСМИНОВЫЙ снег.(1992 г.)
Точно такое же определение снега оказалось и у меня, будучи не знакомого с процитированными строками:
                Прощай тебе, двадцатый век!
                Ты был как веточка сирени.
                И пах ЖАСМИНОМ русский снег,
                Когда ступал на снег Есенин.(1999 г.)
К слову сказать, Есенин, а также Рубцов, являются наиболее часто упоминаемыми поэтами в стихах, как у меня, так и у Авдеева. Точно как и образ России утраченной, ушедшей словно град Китеж на дно, в котором Авдеев согласен жить. То есть утонуть вместе с пропавшей родиной.
                Буду жить в родимом Китеже,
                Пусть и канувшем на дно.(2006 г.)
У Авдеева, Россия, это та страна, которой никогда уже не будет. Он оплакивает ту Россию, которая была спалена в пожаре гражданской бойни 1918-1921 годов. Ничтоже сумняшеся в том же стихотворении он пишет:
                У меня другая родина –
                Та, что сгинула во мгле.
У меня также есть строки о погубленной России, однако я говорю и о современном Отечестве. Так как в отличие от Авдеева живу настоящим, а не прошлым. Но это к слову. Теперь опять о сходстве.
Читая два последних сборника Авдеева, я обнаружил у него не мало тютчевско-фетовских мотивов, что не удивительно, коли Авдеев, как он сказал в радиоинтервью, живёт и в золотом веке поэзии:
                Благоуханье фетовских садов,
                И плеск немолчный тютчевских фонтанов…(2006 г.)
А вот цитата из моего стихотворения 1981 года, где звучат те же фетовские мотивы, так тревожащие душу Авдеева:
                О, лебеди, белые лебеди,
                Красавицы русских озёр!
                Вы России своей не измените,
                Вы принцессы её до сих пор.(1980 г.)
Кстати, приведённые строки могут свидетельствовать о том, что и моя поэзия на раннем этапе была подвержена влиянию золотого и серебряного веков.
Вот ещё одна автоцитата:
                Там, где свиданий тайных грот,
                С благоговеньем вспоминаю
                И тишину женевских вод
                И лики царскосельских статуй.
Это строки из моего стихотворения того же 1980 года, которое называется  “Тютчеву”.
Но ежели со временем это увлечение у меня сменилось евтушенковски - высоцковским влиянием, то Авдеев сохранил верность утончённой, аристократической поэзии до сего дня. И это отнюдь не укор.
Многие стихи Михаила Авдеева начинаются с местоимения Я. Его эгоцентризм ведёт своё начало, как мне думается, от знаменитого эпатажного северянинского  “Я – гений, Игорь Северянин!”
Вот как пишет Авдеев:
                Я один только знаю:
                Есть Россия небесная.
 Или в другом стихотворении Авдеев твёрдо заявляет и узаконивает своё эго:
                Я последний поэт Самары!
                Остальные уже не в счёт.
                ……………………………..
                Я последний самарский гуляка.
                Я последний самарский трубач.
                ………………………………….
                Я последний спасатель Самары.
Мой эгоцентризм выражен менее громко, чем у Авдеева, но также имеет место быть:
                Я весь из созвездий, из трав и морей…
                ………………………………………..
                Я в небесных россыпях увидал вчера.
                …………………………………………
                А Я иду по шаткой лестнице…
                …………………………………..
                Я умру под ливнями косыми
                Иль погибну в снежном январе…
Моё Я скорее сближено с социумом, нежели высокомерное, как у моего визави.
Конечно, живя вместе в Самаре, вряд ли мы могли не писать об одних и тех же людях. В данном случае, видимо, это просто естественное родство с Авдеевым.
У меня и у него есть строки посвящённые легендарным личностям нашего города – поэту Александру Скоромыкину и городскому чудику Пине (Пинхусу Гойфману).
                Был когда-то в Самаре моей
                Пиня Гойфман – блаженный еврей. (1995 г.)
Это строки Михаила Авдеева, который далее пишет буквально в унисон со мной:
                Вдруг услышишь: с какой-то тоской
                Пиня Гойфман свистит на Панской.
Вот, что написал я в 2003 году, опять же не зная этих авдеевских строк:
                Он свистал по магазинам
                На когдатошней Панской,
                А теперь на Ленинградской.
Любовь к ближним, к тем, кто рядом с нами, к нашим предкам. Это тоже объединяет наше поэтическое мировоззрение, как и жизненное. Является неким Символом веры. Кредо. Так у Авдеева есть строки,посвящённые его бабушке Ане (А.Т. Шлядинской ). Они насквозь пропитаны теплом об ушедшем детстве,запахом испечённых ею блинов:
                Помню бабушкин двор. Я в окошко стучу.
                Открывает. Блинков напечёт.
                Я назад в своё детство, как в сказку хочу.
                Там мне Лемешев сладко поёт. (1996 г.)
В моём детстве тоже была бабушка А. С. Строкова, баба Саша, как я её звал. Обе они, каждая по - своему влили в нас одно и тоже: любовь к старой дореволюционной Самаре, любовь к родному пепелищу. И может быть, поэтому наши стихи также звучат в унисон.
АВДЕЕВ:
                Этот путь мне был с детства знаком:
                По Самаре, за старую баню,
                В тихий двор, за “ропетовский” дом,
                Где жила моя бабушка Аня.

                В той родимой самарской тиши,
                Там, где детство играло и пело,
                Больше нету своих ни души,
                И голландка давно прогорела. (1996 г.)
ЧИБРИКОВ:
                Сирени косынками машут
                В распустившийся алый рассвет.
                Мне припомнилась баушка Саша
                Из далёких мальчишечьих лет. (1981 г.)
                ………………………………………..
                Не брала она капли спиртного,
                Ненавидела бранную речь.
                Так простите меня, ради Бога,
                За бутылку распитую здесь.

                Ведь пью за неё во всю силу
                И за этот рябинный пожар.
                Ах, зачем есть на свете могила,
                Над которой я столько сказал. (1982 г.)
К сожалению, в нашем поэтическом родстве не обходится и без курьёзов.
Так в августе 2002 году в “Самарской Газете” была опубликована подборка моих стихотворений, среди
которых были и строки посвящённые памяти Аркадия Северного и Геннадия Шпаликова. Каково же было моё удивление, когда в сборнике Михаила Авдеева “Отблеск памяти моей” я прочёл два стихотворения посвящённых тем же людям и написанных, судя по датам, в сентябре 2002 года. То есть,по следам моей публикации. И сама идея в обоих стихах полностью повторяет мою идею, не говоря уже отеме.
Читаем у меня:
                Вставлю я заветную кассету,
                Клавишу зелёную нажму,
                Мне АРКАДИЙ СЕВЕРНЫЙ, как прежде,
                ПРОПОЁТ блатную старину.(1999 г.)

А вот как сказал Авдеев:
                Мне АРКАДИЙ СЕВЕРНЫЙ ПРОПЕЛ
                То, что от других я не услышал…
Вот что я писал о Шпаликове:
                ГЕНА Шпаликов. ЛЮБИМЫЙ
                Русский МОЙ ПОЭТ.
                Я давно тебя не видел,
                Много, много лет.(1999 г.)
Авдеев же в точности, не удосужившись изменить, повторил даже обращение к поэту и сценаристу:
                МОЙ ЛЮБИМЫЙ ПОЭТ ГЕНА Шпаликов…
Но дальше у Авдеева уважительная тональность вдруг сменяется на уничижительную и грубую:
                Мордой спал меж бутылок и шкаликов.
Здесь, как говорится, даже дурак увидит в посвящениях полное заимствование. Да и написаны мои стихи были раньше. Хотя в том же вышеприведённом радиоинтервью Авдеев признавался, что “никогда не воровал чужих стихов”. Что ж, и на старуху бывает проруха.

10-11 июля 2010 г.