Бунин отдыхает...

«Что приходит, то и уходит», или «Бунин отдыхает»…
откровение маньяка-идеалиста

предуведомление:
…господа читатели, не примите за дурной тон и вкус… Страничку с этими строками я недавно нашёл. У Дворцового моста, там, где спуск к воде со стороны Кунсткамеры, где Нева глубока и особенно сильно бурлит и кружит, к заплесневелому граниту набережной среди прочего мусора водой прибило какой-то листок. На нём были полуистлевшие буквы. Понятно, что я из книжного любопытства выудил его, расправил и стал читать, надеясь почерпнуть очередную примету времени, так неуёмно бегущего мимо нас… Но, начав читать, я был поражён тем, что представилось моему воображению. Я не знаю, кому принадлежат эти строки, гранит и невская вода не открыли мне свою тайну. Но, мне кажется, тут сосредоточен какой-то большой смысл, важный для всех нас, даже несмотря на явные литературные недочёты. Поэтому предоставляю это вашему вниманию, практически в первозданном виде, разве что высушив и обведя некоторые размытые буквы…

Это было, когда мне было 19 лет, а ей 17… Она была первым моим человеком, о котором я всерьёз задумался, что это навсегда. Потом произошёл сбой. Все в этом были виноваты. Отношений у нас ещё почти не было, только любовь, страсть, вместе мы не пожили... Для обоих это были первые отношения… Оба были невинны. Сначала была моя яркая и тотальная влюблённость, стояние под окнами, стихи, песни, потом наша переписка, свидания, знакомство с её мамой… Но моя вина и ошибки уже тогда были очевидны - несдержанность, приведшая к совершенно нежелаемой и ненужной измене до того, как это могло произойти с ней, неумелое внимание и поддержание общения, проявлявшиеся в назойливости и торопливости, приведшие к её ответу с моим лучшим более опытным другом...
И тут – впервые случился он - клин. Я решил, что так нельзя, не должно быть, что это будет плохой семьёй, не смог проявить великодушия, но, с другой стороны – жутко страдал, выливался в творчестве и ждал великодушия от неё….
Выразилось это в то, что, разойдясь с ней по жизни, она осталась для меня каким-то идеалом любви и моделью творческого поведения в случае влюблённости и разлуки, соединившимся во мне с патриархальными идеалами семьи, а также с творческими идеалами свободы, непосредственности и харизматической распущенности. Всё это превратилось в жуткий ядовитый коктейль, с помощью которого я всё время пытался строить свою жизнь, обламывался, но не мог его состава изменить… Я всё также сильно и беспамятно, безумно влюблялся, устраивал эффекты, праздники, творил, сразу же начинал серьёзные отношения, планируя их надолго, поскорее, но, при этом – вспоминал её, ту, семнадцатилетнюю, продолжал страдать по ней, по тому, что у нас с ней могло быть, и тут же удваивал энергию, чтобы скорее это забыть, заслонить, создать новую, уже настоящую семью. Но на самом деле это превращалось в невнимание к тому человеку, на которого это было направлено, семья была ради того, что должна быть семья, ради того, чтобы победить свою ностальгию… Хотя, я отдавался полностью, старался честно, было много радостей, праздников, только внимание было не на человеке, а на идеалах, в том числе, на творчестве об этом обо всём. В итоге, каждый роман рушился, я, опять же, также, ещё с большей силой начинал страдать, выражать всё это в творчестве, при этом тут же побыстрее ища новое…С каждым новым человеком эта ностальгия увеличивалась на раз, а страдания при разлуке с ним – на десятки раз. И получился замкнутый круг…. Человека, который бы смог всё это вытерпеть, дождаться, пока это у меня пройдёт, станет лишь материалом для творчества, который мог бы приложить какие-то мудрые усилия, чтобы помочь этому, обратить на себя моё внимание – так и не нашлось. Или я его от себя оттолкнул невниманием… Это всё были прекрасные женщины, достойные и любви и страданий по ним, и семьи, и всей жизни.
Я не перекладываю всю ответственность на них, особенно на того человека, который покидает меня сейчас, которого я во что бы то ни стало хочу и должен вернуть, ни, тем более, на ту семнадцатилетнюю. Я пытаюсь разобраться. В своей зависимости от идеалов – семьи, любви, творчества, тех, кого я любил и не мог забыть. От этой зависимости и происходят все мои страдания, которые с возрастом всё тяжелее, нестерпимее, нафиг не нужны, разрушают личность, судьбу, жизнь… Хотя и служат творчеству… Эти идеалы замещают собой живых людей, настоящие дела, работу, карьеру, средства к существованию, здоровье, приемлемый внешний облик, отношения… В итоге я по-прежнему один, без друзей, без семьи, без детей, без дел, без работы, без места в жизни, без средств к существованию, далеко не молодой и несимпатичный, без ориентиров, и уже без веры… Я уже готов ненавидеть эти идеалы… Но на их место у меня ничего нет.
Нет, пару дел я в жизни всё-таки успел сделать…. Неважно, каких… Они кое-чего стоят, хотя бы в творческом отношении… Меня будет, за что и кому вспоминать…. Это достаточное оправдание кое-чему… Кое-чему, чему я боюсь дать название, чему даже вода плохой и неверный свидетель.
Вот такой вот тупичок. Очень тупиковый. Тупиковатый. Тупиковский. Тупой. Практически, последний.
То, что мне надо взять себя в руки, взяться за себя, подумать о себе, о своей жизни, о том, что живой человек напротив меня - важнее всего, заняться чем-то, отвлечься, найти работу, стать самостоятельным и успешным, не искать, а делать что-то здесь и сейчас, что тогда всё у меня само-собой наладится, когда я перестану об этом мечтать - это я знаю, это мне все говорят. Я пробую. Не получается. Терпения и сил не хватает, чтобы задержать дыхание, оснований и фундамента, чтобы на что-то опереться. Мысли бегут слишком быстро и по одному и тому же кругу… Круговорот. Затягивает.
Может, тут всё-таки можно ещё что-то сказать или сделать? Выплыть?
Вряд ли.