О, женщина, того стыда...

О, женщина, того стыда,
того раскаянья слепого
за то, что всё шептала "да",
ты преисполнилась. Такого
случалось много на земле.
Раскаянье ещё не плаха.
Твои товарищи во зле
не содрогаются от страха –
они лишь мстят и мстят и мстят.
Но женщины не вероломны!
Несчастливее во сто крат,
они не бдительны, не скромны:
их чувств нелепая толпа
несёт по жизни и калечит,
и, как раскаянье, слепа
разлука каждая и встреча.

От стойки к койке, от стыда
к стыду, от робости к убийству,
и снова "нет", и снова "да",
и снова омуты неистовств.
О, извращённая любовь,
убийственная изначально!
Борьба хозяев и рабов,
где всё в итоге неслучайно.
О, женщина, твоя тоска
необъяснима для мужчины!
Желанье дула у виска 
немыслимо и беспричинно.

Зачем даётся этот мир –
единственный, неповторимый?
Подсыпан всем, кто зван на пир,
яд, и в вине нерастворимый.
Его и ты, смакуя, пьёшь,
а мнишь, что утоляешь жажду,
и, мёртвая, "за что?!!" – орёшь,
и оживаешь – не однажды.
Когда свирепо голова
раскалывается, и свирепо
ты пьёшь жестокие слова
и не-внимаешь им нелепо,
и снова веришь в чистоту,
в прекрасное не-вероломство,
и снова, глядя в пустоту,
ты видишь ангелами монстров.

То диалектика любви,
прекрасное так безобразно,
и жизнь восходит на крови,
кончается – крестообразно.
О, женщина, живи, живи,
все твои муки не напрасны!
То диалектика любви,
где безобразное – прекрасно.
И пусть по кругу ты идёшь,
окажется твой круг спиралью,
и ты забудешь правды ложь
и всё, что у тебя украли.

Моя невинная сестра,
не торопись идти на плаху:
судеб закончится игра,
любовь поднимется из праха,
и ты утешишься! Тогда
тебе уж не придётся снова
быть преисполненной стыда
и мук раскаянья слепого!

Ты прячешь милые глаза.
О, память, нет тебе предела!
Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя.

Но снова "да!" сказало тело.

1985