Исповедь Мюнхгаузена

                (по мотивам х/ф «Тот самый Мюнхгаузен»)

Отче… отче, я любил…
И сейчас люблю, наверно.
Но всю жизнь несчастен был
С баронессой благоверной.

Под покровом брачных уз
Нас скрестили, как животных.
Предкам всласть был сей союз,
Нам противен он до рвоты.

Потому примерный муж
Ненавистным стал супругом.
И когда сыграли туш,
Мы покинули друг друга.

Я войною был крещён
И ранением отмечен,
Но начальством не прощён
За прямую правду речи.

То, что думал, говорил,
Не взирая на мундиры.
С дураками не хитрил.
Оттого прослыл задирой.

А вернувшись, выдал в свет
Всё, как было, без утайки.
Книгу приняли за бред,
За бессовестные байки.

И с тех пор я стал смешон.
Жизнь, вообще, смешная штука…
Что для мёртвых хорошо,
Для живых печаль и мука.

Клятв не сыпал никому
И смеялся в полный голос,
Воздавая по уму,
Как всем вместе, так и порознь.

Много лет провёл в трудах:
Книги вслух читал с азартом,
Жил в науке и в мечтах…
А потом я встретил Марту.

Мы забыли день и ночь.
Как огонь согрело Чувство,
Заставляя превозмочь
Окружение безумства,

Поднимая до небес,
Как за волосы из грязи.
Я без памяти исчез
В незаконной этой связи.

Мы вспорхнули до луны
На ядре волшебной сути!
Но по просьбе Сатаны,
Церковь в нас рыгала ртутью:

Чёрной ртутью сладких ртов,
Чёрной завистью и злобой.
Чернорясенный покров
Душит свет под крышкой гроба.

И прошенье на развод
Мне опять не подписали.
Веселись честной народ,
Ведь Мюнхгаузен в печали!

Как потешно, как смешно:
Наше Чувство вне закона.
Жить с любовницей грешно,
А не жить с ней нет резона.

Лучше вовсе мне не жить,
Чем терпеть любимой слёзы.
Иль заделаться в ханжи,
Стать почтенным и серьёзным

И отречься, как велят,
Жизнь свою признать ошибкой…
Все труды в огне сгорят
Вместе с прежнею улыбкой.

Стать, как все…, как все, как все!
Два ужасных, жутких слова!
Смерть при жизни, насовсем…
Стать, как все тупоголовым,

Не шутить, но делать вид,
Будто что-то в жизни значу,
Врать бессовестно, навзрыд
И доверчивых дурачить.

Да плевать в того, кто прав,
Как в меня всегда плевали,
А язык и буйный нрав
Заковать тяжёлой сталью.

Набивать едой живот,
Спрятать мысль за серой маской,
Скрыть глаза, заклеить рот
И, как все, пуститься в пляску.

Мне сказали: «Отрекись!
Отрекись и стань безликим.
От изданий открестись.
Открестись пред светлым ликом!»

Порицали за любовь
И грозили Отлученьем.
Марта плакала без слов,
Я просил её прощенья.

А она в ту ночь ушла,
Место грусти уступая.
Я разбил часы со зла,
В безрассудстве утопая.

Только прежде, чем уйти,
Марта мне с тоской сказала:
- Карл, любимый мой, прости,
Я измучена, устала…

Милый, милый, я слаба
И не в силах больше драться.
Видно, вольница судьба
Тоже любит посмеяться.

Ты боишься изменить
И боишься измениться,
Только как нам дальше жить?
Сколько можно в стену биться?

Стань, как все, всего на час,
Притворись, ведь это просто.
Ради счастья, ради нас…
Впрочем, притворяться поздно.

Я не верил: как же так?
Эта ночь – обман, виденье.
Ждал и верил, как дурак,
А она ушла в мгновенье.

Я метался:
                - …подпишу
Всё, что сунут, все поклёпы
И прощенья попрошу.
Буду клясться, хоть до гроба,

Что я не был на луне,
Не стрелял в оленя вишней
И не побеждал в войне.
Да простит меня Всевышний!

Уток через дымоход
Не стрелял. Шутил и только.
Из болота вышел вброд,
Вверх тянуть себя без толку.

Но ведь был тот страшный бой:
Турки гнали нас в болото,
Там в трясине гиб любой.
От полка осталась рота.

Мясо с грязью пополам,
Перерезанные жилы,
Взрывы, сечь по головам…
Это было, было, было!!!

Но сражались молодцы,
Ни один тогда не дрогнул.
Как же лгать? Ведь мертвецы
Не дадут. Конь в жижу охнул.

Стал я звать к себе ребят,
Только топь уже до горла
И тогда я сам себя
Дёрнул та-а-ак! Дыханье спёрло.

Сердце бешено стучит.
Вижу, небо стало ближе,
Конь копытами сучит,
А внизу осталась жижа.

Турки бросились бежать.
Я, спустившись вновь на сушу,
Был не в силах рук разжать…
Как отречься, вырвать душу?!

Подпишу, что правда – ложь.
Подпишу, что ложь есть правда.
Подпишу… но в пальцах дрожь.
Подпишу… сейчас…. Не надо!

Не могу кривить душой
(Ты прости меня, родная)
Даже ради нас с тобой.
Марта, как мне быть не знаю.

Только правда льётся с уст.
Не умею я иначе.
Каждый лжец по сути трус,
Страх за россказнями прячет.

Пусть не верят мне, так что ж?
Память я предать не смею
И где правда, а где ложь
Отличить всегда сумею.
***

И тогда в угоду всем
Я исчез, точнее, умер.
Лучшим зельем от проблем
Пуля, пущенная в глуме.

Сразу стало всем смешно,
Хохма странная – убийство.
Но смеяться не грешно,
Раз вся жизнь сплошное свинство.

После смерти долго жил,
Как простой бедняк – садовник.
Марту преданно любил.
Муж теперь, а не любовник.

Только это был не я.
Я погиб, тому три года,
И натура вся моя,
И привычки, и порода…

Удручает скучный быт
Без того, что сердцу мило
И характер в землю врыт.
А глаза глядят уныло.

Марта помнила того,
За кого хотела замуж.
Что осталось от него?
Только внешность, да и та уж…

Я зачах, я стал другим,
А другой ей не по нраву.
Я и сам забыл, каким
Должен быть барон по праву.

И она ушла опять,
Наш костяк семейный треснул.
И вернуть все чувства вспять,
Можно было лишь, воскреснув.

Только так. И я воскрес.
Но барон лишь мёртвым нужен,
Как и тем, кто правит здесь,
Так и той, чьим был он мужем.

Мне устроили допрос,
Суд, что фарсом стал постыдным,
И бумажкой тыча в нос,
Объявили инвалидом,

Чтобы засадить в дурдом.
Но потом явилась Марта,
Присягнула пред судом,
Что на мне она жената,

На воскресшем, на живом,
Что, скрываясь от гонений,
Мы давно живём вдвоём
Незаметно, словно тени.

Свора гнусных подлецов
На процессе заседала.
Вспоминая праотцев,
Марте, якобы, внимала.

А когда настал момент
Оглашенья приговора,
Провести эксперимент
Посчитала нужным свора.

Чтоб слетал я на луну
На ядре при залпе пушки,
Как в Турецкую войну.
Знать готовилась к пирушке.

Марта сразу отреклась,
Жизнь мою спасти пытаясь,
И её терзали всласть,
Униженьем наслаждаясь.

Эти морды за столом…
Как я всех их презираю!
Я всегда шёл напролом,
Кровь ладонью вытирая.

И в бумагах не погряз,
Всё доказывал на деле.
Полечу и в этот раз
На луну. Вы так хотели.

Дело ж вовсе не в луне,
В том, что жить средь вас противно,
Возлежащих на говне.
Ах, луна! Там просто дивно!

Нет там жадных богачей,
Нет напыщенных болванов,
Нет бессовестных врачей,
Нет ни Жоржей, ни Иванов.

Нет предательства и лжи,
Что я здесь так ненавижу.
Так что, если не дожил,
Не беда – я буду выше!

Видишь, Отче, дух мой чист
И уже готов к полёту.
Порох тело тянет вниз,
А душе даёт свободу.

Я вернусь, но вас тогда
Никого уже не будет,
Потому что иногда
Воскресает Правда в людях

И приводит мир в восторг,
Хоть и кажется нелепой,
И рождает новый срок
Для любви земли и неба.