Последняя струна

Первые лучи уже проснувшегося солнца заскользили по примятой ночным ветром траве; небо, прежде казавшееся ещё более чёрным из-за туч – сегодня ночью был довольно сильный дождь – и спрятавшейся луны, постепенно светлело: стоило лишь немного прищурить глаза, и можно было заметить красоту и плавность тонких огненных линий, разрывающих пустоту. С белых цветов почти беззвучно падали в траву прозрачные капли хрустальной воды – то ли дождя, то ли росы. Было прохладно, но не так, как прежде: в нескольких метрах отсюда догорал костёр, чьё пламя, казалось бы, чудом выжило после нашествия водной стихии; на самом же деле, нависающие над ним вечнозелёные хвойные ветви, некоторые из которых чудом удерживали своими мягкими иглами кленовые листья, время от времени роняя их на влажную почву, спасли его от прежде сдававшейся неминуемой гибели. Деревья здесь росли так, что создавалось целое пространство, пусть не особо обширное, но, всё же, вполне пригодное для того, чтобы мирно спать и не думать о непогоде: этой благоприятной для себя особенностью и воспользовались ночевавшие здесь.
Живя в городе, сложно что-либо чувствовать и осознавать даже на половину, не говоря уже о всецелом восприятии, открытости: мало того, что всегда есть угроза быть не понятым, не принятым, опошлённым житейскими догмами и социальными стереотипами, сама городская жизнь, атмосфера замкнутого пространства с не всегда уместными и пригодными для жизни законами и правилами неустанно давит, ставя перед выбором – принять и подчиниться, или умереть. Но, конечно же, выбор кажется строгим и суровым лишь на первый взгляд – ведь не подобные ли крайности учат хитрости и скрытности? Своеобразное шоковое состояние может испытать тот, кто отдалится от городского мира и несколько дней проживёт на природе, не используя ничего того, что прежде казалось таким привычным и незаменимым, но было искусственным. Сколько раз нам твердили от прогрессе, эволюции, разнообразнейших аспектах развития… Оправдали ли себя те жертвы, на которые человечество шло ради надуманных самими себе же ценностей и благ? Здесь, прожив определённое время под открытым небом - или, если кто-то уж слишком привык к комфорту, в небольшом экологическом поселении, землянке или хотя бы лесной хижине - ситуация становилась яснее, обличая людскую слабость и неприспособленность к естественным условиям. Времена меняются, сказал бы кто-то, и начал бы приводить в доказательство собственной правоты теории великих, признанных во всём мире учёных умов, делая большую ошибку: помимо неспособности отстаивать свою позицию самостоятельно, не прибегая к использованию, если можно так выразиться, чужого мнения, говорящий вновь показал бы собственную беззащитность, но уже в том аспекте, что свои ощущения, видение собственной истины он старается, облекая в словесную форму, пусть и бессознательно, но исказить, переиначить, а, следовательно, оболгать.
  Но это ли было важно здесь, в тени деревьев, для тех, кто в собственных сновидениях творил целые миры, полнящиеся свободой и безграничной фантазией, искренней любовью и ещё не успевшей стать пошлой наготой мысли, детским, первозданным, ощущением счастья и неустанной радости - тем, о чём мы, живя в стенах города, видя, слыша, читая и вдыхая ежедневно одно и то же, забываем? Быть может, потому многие из нас так не хотят заводить детей и семью, что сами же ощущают собственную порочность и отсутствие способности чувствовать жизнь всецело, не деля её на плохое и хорошее, на угодное и постылое, на устаревшее и современное, пусть и скрывают это за ненужностью в своей жизни тех, кто лишь действует на нервы и сковывает свободу? Не они ли, эти родители, что, рождая вместо чистого и светлого гнев и грязь, пусть и не обретающие физическую форму, но распространяющиеся моментально, заражая окружающий мир, являются теми, кто действительно жалок, а не кого жаль, не они ли губят мир - и дело вовсе не в демографической ситуации, а именно в умении вырастить, воспитать и полюбить?..
  А солнце продолжало наносить раны бездушному, пустому небу, в котором уже кружились вороны: казалось, всё было наоборот - смерть, танцевавшая прежде в пространстве жизни, теперь казалась воплощением надежды, обречённой, отчаянной, прискорбной, но ещё не потерянной. Ещё немного, и цвет далёкого города станет отражением солнечного пламени, которое, постепенно распространяясь по всему земному пространству, испепелит принявшую форму искусственность и пропитавшую всё искреннее ложь, оставив лишь пустоту, наполненную дымом и прахом времени. Проснутся ли в тот момент те, что до сих пор так мирно дремлют, нарушит ли их покой вопль агонии и жар адского пламени пришедшего на землю Ада, или их сон станет вечным, безболезненным, почти незаметным?
  Где-то там, в городе, не покидая объятый пламенем театр, играет на своей старой, но по-прежнему любимой, скрипке печальный клоун: тонкие пальцы нежно скользят по струнам, лёгкий смычок плавно рассекает воздух, едва прикасаясь к серебряным нитям, оттеняющим лакированое красное дерево. В каждом движении нежность кружит в танце тёмную радость и светлую грусть, в каждом взмахе слабая надежда пронизывает отчаянным своим порывом грядущее знамение неизбежности. Дрогнет последняя струна, окончится грустная мелодия, задрожат морщинистые руки, но не позволят упасть на земь певучей красавице, и лишь небо, нерушимое, далёкое небо, заплачет с новой силой, скрывая за облаками последнюю, зримую лишь этому одинокому творцу прекрасного, звезду - и именно в тот момент один из спящих, неохотно возвратившись в умирающую реальность под мягкий шелест кленовых листьев, осторожным прикосновением разбудит того, кто с ним рядом, сказав лишь одно слово:
"Началось."

(2010-2011 г. Dedicated to A. S.(also as known as St. Mickey) )