Миру - о нас

Миру – о нас (поэма)

Кто бывает на коне, тот бывает и под конём
(польская пословица)


В ком справедливости росток –
До злого хруста пальцы стисни.
Еврей – страдалец? Видит Бог,
Не знаю штампа ненавистней!

Кто молвил – книг священных чтец
Иль кавалер всемирных премий, -
Что нам терновый свит венец
Что нам – вселенской скорби бремя?

И что же я в ответ скажу
На это тягостное слово?
Я вам, пожалуй, предложу
Вглядеться в контуры былого.
 
Да, там и кнут, и тяжесть пут,
И на аренах кровь, и властность
Фанатиков, вершивших суд,
И пред клевещущим безгласность.

Да, там, увы, к рубцу рубец,
Чужбин, чей ряд несчётен, злоба, 
Молчанье слюдяных небес
И скверная усмешка сноба.

С копыт и лат, с чупрын и пик
Ручьём там хлещет кровь младенцев;
Зверья с дубьём там вой и рык, 
Петлюра там, и там Освенцим.

И здесь, теперь, в стране своей
Окружены мы злобой вражьей.
И кто-то скажет: да, еврей,
Ты первый в списке тех, кто страждет.

От сотен стрел наш тяжек щит,
И пастыря не слышен отклик…
И возглас чей-то уж звучит:               
Еврей, не избран ты, а проклят.               

Но, инокровный или свой
То молвил – скорбно иль ехидно, -
Что, если всё же за листвой
Нам вековых лесов не видно?

Да, нам! И мы чужим даём
Ту мысль. Не мойры и не норны (1) - 
Мы сами о пути своём
Вещаем на волне минорной.

А разве знали скорби мрак
Лишь мы? В чьих рёбрах нож острее –
Кому решать? И разве враг
Не падал в пыль к ногам еврея?

Подчас кручин жестокий след
Видения иные застит,
Но не был чужд еврею свет
Веселья, торжества и власти.

Взойди ж из-за деревьев, лес!
Коль древности вам отзвук дорог - 
Там слава битв, там царства блеск -
Пускай утраченный в раздорах...

Там плен; но ведь ему вослед –
Века могущества и мира;
Там дружба тех, кто не был слеп, -
И Македонского, и Кира. (2)

А за насилье иль навет
Мы – и без царства, - насмерть били:
Приди на праздники побед
И честь воздай еврейской силе.

Мы дань платили? Да, пусть так:
Сие не значит – безоружны!
Мы верили: венец и стяг
Сумеем взять, коль будет нужно.

И – взяли в срок! И всем царям
На зависть – царство было снова,
Где крепок дом, где славен Храм
И властно иудея слово... (3)

И вновь – проигранная рать,
И Храм сожжён, и вновь плененье;
Но всё же слабыми назвать
Нас не спеши, иноплеменник!

Представь-ка лучше: вот боец,
Чей ратный путь безмерно долог.
Ему ль в укор – на лбу рубец,
Рука в бинтах, в груди осколок?

Вот так народ наш: да, стократ
Прострелен стяг, и кровь на ниве;
Но вкупе с тягостью утрат –
Века державности в активе!

Предвижу, скажешь ты в ответ:
«Но вы с изгнанием смирились,
Вы из чужбины бездну лет
В свой край священный не стремились.

Вы пили ненависти яд,
Вкушали злую соль кочевий.
У вас скорбей таится клад
В глазах, в осанке и в напеве».

Да, взял ты верную струну.
Я сам усматривал когда-то
В том слабость нашу и вину...
И всё ж – вглядимся непредвзято.

За веком век. Народ разъят.
И в каждой из земель был нажит
Пускай непрочный, но уклад,
И был уют, пусть зыбкий даже...

Мы свыклись с тем, как жизнь текла;
И кто б позвал, и кто б возглавил,
И в край, что разорён дотла,
Без пароходов плыть заставил.

Не войско в латах! Кто б сумел
Пелёнки, юбки и седины
Собрать из множества земель
И сделать гвардией единой?

И – бросить в бой! Когда же кровь
Впиталась бы в подзол песчаный,
То – бросить в труд! Без тракторов,
На дикой пустоши нещадной...

И бросить средь долин и гор –
Без стен, без града, без колодца...
Построили б? Но труд не скор,
А кровь невинных быстро льётся...

В словах, что жизнь ценней земли,
Не малодушье – разум зрелый;
И мы детей не повлекли
В пучину волн, под вражьи стрелы.

Нет, то бездумность мотылька –
Не видя жал, пьянеть от мёда;
И мы смирились в те века
Пред непосильностью исхода.

«Вы ждали чуда» - скажешь ты.
Мы ждали – я отвечу кратко.
Из книги жизненной листы
Не вырвешь, комкая украдкой.

И наш народ её листал,
И ждать умея, и надеясь,
Прочтя однажды «Час настал»,
Не лечь костьми – свершить, содеять!

На окровавленных листах
Той книги – нам явилось слово:
Земля и власть, венец и стяг –
Лишь приложенье, не основа.

А главное – взрастить народ,
Что не крушит, а созидает,
Что лишь в ответ – не первый, - бьёт,
Но если бьёт, то побеждает.   
 
Мы в зеркале веков былых,
Где царства жезл и рабства путы,
От злата отличали блик
И силы сталь – от пены вздутой.

Мы видели удел держав,
Чью ткань вязали спицы копий,
Чьё чрево жаждет смертных жатв,
Чьи дрожжи – кровь и стон холопий.

Мы видели: за жизнь тех царств
Народ не встал бы... нет народа.
Их плоть – не домик ли из карт,
Что не одной к тому ж колоды?...

Мы поняли - постигнет тлен,
Что кровью лишь одной добыто:
За взлётом – крах, за блеском – плен,
Триумфу вслед – проклятье Тита... (4)

 И навсегда отверг народ
Соблазны Марсовой служильни:
Тот глуп, кто ради битв живёт,
Тот мудр, кто бьётся ради жизни!

Не тем ли светят нам сквозь мрак
Заветы мудрости праотчей?
Доколе не заставит враг
Стать воином – еврей, ты зодчий!

Коль даст судьба крутой вираж,
Возьмите меч, но вплавьте в память:
Им защитишь, но не создашь,
Он – лишь ограда, не фундамент.

И не на нём мы возвели
Своей безмерной силы зданье.
На нашей почве расцвели
Сплочённость, разум и преданье.

И вот – всмотрись (но без очков,
Фатально и привычно чёрных)
В узор скитальческих веков,
Где видишь ты сплетенье тёрна.

Взгляни! Ведь там не только тьма,
Не только слёзы и потери, -
Там твёрдость веры, блеск ума
И мощь купеческих империй.

Там знаний бил для всех родник:
Малыш там кушал с мёдом букву
Из теста... (5) ; и не чужд был книг,
Кто шил одёжку и обувку.

И даже в сумраке невзгод,
На кочевой волне тревожной,
Там был священный свет суббот,
И был причал семьи надёжной...

«Но вас так часто – скажешь ты, -
Терзала ярость толп окрестных,
Взметясь на зубьях клеветы –
За чёрный мор иль за опреснок».

Да, изнывал не раз еврей
Пред черни бешенством, отчаясь...
И всё же лучше, всё ж светлей
Тех толп мы жили – я ручаюсь!

Мы знали: все, кто жив, уйдут
В миры нездешние; и надо,
Жить так, чтоб молвил вечный суд:
«Вы люди – не исчадья ада».

Пусть град не пощадил полей,
Но – сколь цвелось, - цвели колосья;
А чернь та бешеная? Ей –
И жить, и издыхать по-пёсьи.

Ты скажешь мне: «Но в свой Закон
Евреи загнанно и сиро
Ушли, и не был им знаком
Ни бала плеск, ни звон турнира.

Взмывала ввысь краса дворцов,
Клинки весёлых шпаг сверкали;
Но мимо душ их, грёз и снов
Тот пышный поезд мчал веками».

Что ж, значит, ты жалеешь нас –
Чуть свысока, - за путь унылый?
Мы это слышали не раз;
За малым дело - так ли было?

Злым не на радость языкам
Имён старинных отголосок:
Вот знаменитый музыкант,
А вот и медик, и философ. (6)

Еврей дворцов не воздвигал
В чужих краях; но знаем твёрдо
И ты, и я – и Пушкин знал, -
Не всё, что зиждут, рукотворно.

Их жаль тебе? Они без шпаг –
Поэт, советник,  врач и мастер!...
Мне ж - глупых жаль, что за пустяк,
За тень, за призрак – дрались насмерть.

Жаль клавших жизни за фантом
На злой алтарь бесплодной спеси,
Не полюбив, не став отцом,
Не спев и не дослушав песен...

Нет, чванству, с чьих шальных пружин
Взлетишь – и вдребезги о скалы, -
Не поклонялись мы! За жизнь
Пил до краёв еврей бокалы.

Он славил жизнь, любовь и дом –
Не пляску жал, что гибель сеют, -
В субботу, в праздник, под венцом
По древней вере Моисея.

Жалеть не надо нас, поверь.
Мы в честных схватках, чей пусть грозен,
Но чист закон, то брали верх,
То – a la guerre... - из сёдел оземь.

Comme a la guerre!... (7) То не в упрёк
Отважным, что сражались с нами;
Но ратный счёт у нас неплох,
И гордо плещет наше знамя.

Да, скорби пламень негасим
По безоружным жертвам подлых;
Но жив народ, и полон сил,
И твёрд наш дух, и светел облик...

Достались кол, и червь, и срам
В удел свирепым вражьим стаям;
А мы? Смотри – ты видишь сам,
Что мы живём и побеждаем!

Нет, сердобольная печаль
Нам не нужна! Не хмур наш жребий.
Всё есть у нас: оружья сталь,
Глаза красавиц, шутки ребе...

И кладью доброю своей,
Поверь, щедра у нас котомка:
Надёжность дружбы – для друзей,
Преданья мудрость – для потомка.



И здесь, теперь, в стране своей,
Ужель мы будем тем покорны,
Кто нам внушает, что еврей
Рождён для жизни многоскорбной?

За грех чужой – не нам страдать!
Иль мало миру мы служили?
Чужую мерзость искупать
Хотим ли? Можем ли? Должны ли?

Мы не подставим плеч ярму
Политмаразменной морали.
К себе и к близким – вот к кому –
Еврей, на службу не пора ли?

Настало время – взять своё!
Да - властно взять! И смыть обиды!
И прочь, как драное тряпьё,
Швырнуть страдальчества хламиды.

Одежды счастья нам к лицу,
Простор… и власти блеск старинный.
Пора, изгнав из душ овцу,
Сдружиться с удалью орлиной.

Нужна решимость! Дело в ней!
Дерзнув – растопчем подлый фатум;
И мир усвоит, что еврей
Не раб, не жертва – триумфатор!

И, для порядка хмуря взор,
Но молвив всё ж «Люблю за дерзость»,
Наш путь одобрит сквозь укор
Вселенских высей самодержец.

Завершено в 2010


Здесь нужен ряд поясняющих примечаний. Вот они.


(1)     Норны – германские языческие «повелительницы судеб», аналогичные греческим мойрам
(2)       И персидские цари, начиная с великого Кира, и правители лоскутных грекоязычных царств, начиная с Александра Македонского, очень считались с евреями, не навязывали еврейскому народу своих обычаев и не ущемляли его, достаточно широкой, автономии. Евреи были авторитетной силой в Персидском царстве, и это иллюстрируется хотя бы тем, что они смогли уничтожить с оружием в руках великое множество тех, кто жаждал истребить их (события, в память коих празднуется Пурим). Когда селевкидский царь Антиох Эпифан начал проводить политику религиозного насилия по отношению к евреям, Маккавеи вышвырнули «греко-сирийцев», как бешеных собак. Я пишу «греко-сирийцы» в кавычках, поскольку «греческими» государства, образованные наследниками Александра, были только по языку и преобладающей культуре; сами же греки были народом ничуть не менее зависимым, чем евреи.
    Объективности ради надо отметить, что в иудейской среде многие сами      добровольно приобщались к греческой культуре – блистательной, кто бы стал это отрицать, - и в народе создалась культурно-психологическая «пятая колонна», только наличие которой сделало возможными чьи-либо (конкретно – Эпифана) попытки заставить евреев отказаться от своего мировоззрения.
Сама по себе государственная независимость не очень нужна была евреям в тот период (до Антиоха, естественно), поскольку в многонациональных царствах они чувствовали себя достаточно неплохо, обладали могуществом и благосостоянием. Об этом свидетельствует сам тот факт, что те времена мало описаны в еврейских источниках, а чем менее «интересна» эпоха для тех, кто мог бы увековечить её события, тем она – рассуждая логически, - благополучнее.
(3)    Хасмонейское царство, павшее в 37-ом г. до н. э.

(4)      По еврейскому преданию, Тита, чьи войска захватили Иерусалим и сожгли Второй Храм, постиг загадочный недуг: некое насекомое, поселившись в его голове, причиняло ему невыносимую боль. Я не настаиваю на историчности этого предания, тем более, что оно содержит, в том числе, крайне неправдоподобный момент (будучи извлечено из мозга Тита, это насекомое оказалось якобы «величиной с голубя»)... Для меня это просто художественный образ.
(5)    Если уж совсем точно, в «хедерах» (от евр. «комната») – начальных школах, - пальцами малышей, только-только начинающих учиться чтению, водили по книжным страницам, намазанным мёдом. Тем самым символизировалась сладость книжного учения, и эмоционально закреплялся некий положительный «образ книги». Некоторые мамы делали и печенье в виде букв.
(6)    Дам несколько примеров. Упоминание о философах сразу вызовет в памяти большинства читателей имя Спинозы, которое комментировать незачем. Что касается музыки, то Соломон дей Росси, виолончелист и композитор, в 17-ом веке заложил основы итальянской школы виолончельной игры. Ещё ранее, в 16-ом веке, в Италии был известен композитор Давид Сачердоте. Правда, еврейские религиозные авторитеты не всегда одобрительно относились к деятельности таких людей: дей Росси, например, порицали – не знаю подробно, за что, но думаю, что в основном за тесное соприкосновение (видимо, неизбежное) с миром церковной музыки. Дело, однако, в том, что религиозные институты всегда и везде склонны к консервативности, и отношения  между ними и «творческой интеллигенцией» ни у одного народа не были идеальными. Л. Н. Толстого, допустим, вообще отлучили от церкви, но не мешает же это ему быть великим писателем земли Русской. А дей Росси от синагоги, как бы то ни было, не отлучали.
В число евреев – деятелей европейской культуры, - я не включаю, правда, крестившихся Мендельсона, Малера и многих других. Но надо учесть, что в основном евреи (подобно любому иному народу) творили на своей национальной почве: процветали, например, философия и поэзия... При этом они – даже в лице тех, кто не пожелал ассимилироваться, - внесли свой вклад  в культуру окружающих народов.
В медицине евреи вообще лидировали. Достаточно сказать, что, как бы к ним в целом ни относились, евреями были врачи у пяти римских пап, у французской королевы Марии Медичи (жены Генриха 4-го, матери Людовика 13-го) личным врачом был еврей Илия Монтальто, а ещё в конце 12-го столетия Ричард Львиное Сердце предлагал должность врача знаменитому Маймониду (Моше бен-Маймон) прославившемуся не только на медицинском поприще, но и в качестве учёного и философа.
(7)    Здесь я разбил на две части известное французское выражение «На войне (A la guerre – а ля гер)... как на войне (comme a la guerre – ком а ля гер)».