Июль. Предпоследний четверг

ИЮЛЬ. ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ЧЕТВЕРГ 
 
С памятью родился, но молчком... – 
Туго спеленали, что бинтами,
Робко похмелился молочком,
За окошком ласточки летали,

И в тепле домашнем задремал...
...Мы бежали с Кешею
                по склону,
По трухе коровьего дерьма,
Отбивая низкие поклоны

Белой колокольне без креста,
«Добежать бы!» – мысленно канюча...

Я упал у крайнего куста:
В грудь вошла горячая колючка.
 
...С дрёмы осмотрелся не спеша:
«Бедновато, родичи, живёте...»
«Что-то беспокоит малыша, – 
Мать сказала, – видимо, животик.»

А на кухне капала вода, 
Оттепель привиделась в июле,
Будто бы к рожденью
                изо льда
Музыку застывшую вернули,

Будто на рояле взят аккорд
Тающих вне времени сосулек,
И вода
             в крутой водоворот
Увлекала вечные посулы. 

Звуки завораживали слух
Прошлое подёргивая рябью:
То кружили,
                лёгкие как пух,
То крушили лёд,
Как ранний Скрябин...

...Снова дрёма:
                сборище у Врат:
Бойня прокатилась мировая,
Каждый по подобью – кровный брат,
Пролитую кровь и не скрывая. 
 
Покаянье – жертвенник страстей:
Горше кайся, Заповедь нарушив...

Много было женщин и детей, –
Обгорели маленькие души.

А над ними –
                глубже чем кинжал –
Снайперский прицел пронзил глазницу:
Слава Богу Кеша добежал,
И прицел – моноклем  фрицу мнится.

Ключник вышел из витых ворот,
Оглядел толпу притихшей рвани,
И, узнав устало чей черёд,
На меня махнул: «На рай – не тянешь.»

Почему я замер, не дыша,
Словно у куста в дерьме когда-то:
Чем страшна для райских кущ
                душа
Павшего за Родину солдата?..
 
...«Меченый ты мой, – ласкала мать, –
Родинка с копеечку у сердца.»
«Дырка там была...» –
                хотел сказать,
Продолжая гукать и вертеться.

«Ты, сынок, в рубашке родился, –
Счастье на земле – дороже рая, 
Говорят:
               хранить её нельзя,
И свекровь – зарыла у сарая...»

С вазы,
              запечатанный в овал,      
Виновато ухмылялся Чехов:
В объективной вечности познал,
Что прекрасность – зверству не помеха.

Кошка соскользнула со стола:
С голодухи осмелели мыши.
А в игру – вошли колокола, 
На октаву поднимая выше...

На могиле счастья моего
Штыковая каялась лопата,
И коптила
                медная лампада
Примуса... И больше – ничего.

Продолжала музыка кружить, –
В новом ритме в дрёму не сорвёшься.
С улицы покрикивал старьёвщик.

Стало грустно:
                предстояло жить.