О Мурзиках...

Нам не дано предугадать, чем наше ovo откладётся.

Salve, Сержик, ёжик пьяный,
оцифрованный, туманный,
обожающий уют.
Отпрыск въедливый и кровный,
под дугой твоей надбровной
мысли папины снуют,
пролагая путь неровный.

           Сыну.

Какой ты глупый и красивый.
Смотрюсь в тебя, как мерин сивый
в глазницы юного коня.
Ласкаешь ты клавиатуру,
сети играешь партитуру,
глотаешь сдуру политуру,
свой стан склоня не для меня.
Мы два ленивеньких поня,
свою постигшие натуру.

          Сыну.

Синергитический Сережа,
прекрасно-долговязый сын,
Ирину хрупкую тревожа,
решил свой век пройти босым –

не босяком – на босу ногу
его фланирует душа.
На подзатыльник на дорогу.
Дорога, кстати, хороша.


                Сыну.

Как славно, сын, ты сделан из конины;
вам, лошадям, – лишь пить вино, а вины
терзают пусть двуногих седоков.
Мустанг своей же лучшей половины
заглушит ржанье – с уханьем совиным
копытом ткнёт покорный корж долины,
мотнёт башкой, всхрапнёт – и был таков…


          Серёже.

Мы не ровня – но родня,
я на брёвнах – ты у пня,
ты на кортах – я в лесу,
я в аорте – ты в носу.

Мой сосед растит усы
как у трёпаной лисы;
лис узнает – лес, спаси,
резво ноги уноси.

На ракетке прямо в сетке
обнимались две креветки;
что за мир – покоя нет
даже в клеточках ракет.

Я пишу и хохочу,
и к врачу сходить хочу;
поплюю ему в халат
и спрошу: “Кто виноват?”

Мне под шелест рукавов
скажут: “Юра, будь здоров!”
Будьте вы здоровы, псы,
чтоб вам выпали усы.

      Всё.., всы…


          Серёже.

Здравствуй, мсье зазнайка,
папиная зайка,
маминое горе,
едь уже на море.

Лето отмажоря,
возвращайся вскоре
в головном уборе…


 На покупку Серёжей плазменной панели.

Мы служили на панели,
накопили на панель.
Чтоб меня собаки съели,
если я – Коко Шанель…


        Сеёженьке…

Ты не хочешь длиться дальше,
потому, что ты хомяк.
Меланхольчиковый мальчик
из условных Келломяк.

Ах, желаешь жить подольше,
в пляже сделанный пижон?
Так дерзи как немцы в Польше,
хоть чужих повжикай жён.


     Протестные настроения.

Работа – жесть. Ребёнок – бука.
Еда – как будто из бамбука.
Пускай небесный паразит
меня подарком поразит.


     Детская площадка.

Лолочка – мягка полочка.
Лилочка – остра вилочка.
Лизочка – вся репризочка.
Ирочка – ясность дня.
Лолочка – для осколочка.
Лилочка – для обмылочка.
Лизочка – для огрызочка.
Ирочка – для меня.


Едет Мурзик в валенке
и грызёт галету,
к Иркемаме в спаленку –
только по билету.

Жарил Мурзик тапочку,
обгорело ушко,
занавесил тряпочку –
чистая старушка.


                Укушу…

                Серёже.

Ты не кайфуешь от Бродского, не пьёшь, смеясь, его сок,
выжатый из звезды, из воды, из игольчатой хвои,
из выделений, присущих лишь Дафне да Хлое,
предпочитая сочный случайной манды кусок.

Ты слушаешь смятку, снимаешь мерку и метку
с ошмётков форшлагов, обрывков шнурованных нот;
листаешь трещотку продаж и берёшь на заметку,
что может способствовать росту длиннот и банкнот.

Вивальди ли, Гарибальди – зовёшь обоих *****ди,
включаешь Bluetooth, выключаешь Bluetooth; a la russ
мешаешь Nemiroff и Carlsberg, думая о Тибальде –
нет, не гольфист, да и х*й с ним, а пиво сюда, на Larousse.


Ты длинный, ты рослый и (да!) мускулистый и взрослик,
но кислый и зелен безделин твоих виноград.
Чего я завёлся? Того, что для ослика ослик –
соперник. Не друг. Не товарищ. И точно не брат.


Думал Мурзик пряности,
подвернулась ножка.
Не умрёшь от данности,
разве что немножко…


     Мурзикитики…

Ходит Мурзик, шаркая,
слышно в Будапеште;
лето будет жаркое,
хоть вы землю ешьте.

Тянет Мурзик грацию
на матрас в полоску;
ей на эпиляцию
не хватило воску.


 Эндемичный бюллетень.

           I.

Этот дяденька из бездны
совершенно бесполезный;
лучше б ноут починил,
серный выродок горнил. […жадный;…чернил?]

Это просто голуби,
глупые как конус;
загорелым полюби,
меланин – твой бонус.

         II.

Ходит Мурзик ножками
в некотором роде;
валерьянку – ложками
при честном народе.

Бреет Мурзик кожицу
всякому прохожим;
ни к чему корёжиться,
быть на всех похожим.

Моет Мурзик транспортёр
не себе – улитке;
разбудил её, подтёр
слизь на синей плитке.

Холит Мурзик Белочку,
потому – проказница;
полную тарелочку,
а не дашь – так дразнится.

Чешет Мурзик за ушком
всякому зверушке;
две недели посошком,
посинели ушки.

Мурзик щепочку нашёл
и несёт синичке;
разве это хорошо,
чтобы детям спички?

Любит Мурзик папочку,
оттого – трудяга,
но не тянет лапочку,
думает: “Бодяга”.

         III.

У меня сейчас и здесь
не хватает мо;чи;
ходят снобики везде
и чегось бормочут.

Я ищу который день
тихого местечка;
как же, снобики везде,
у природы течка.

Резво дёрнул по реке,
до безлюдной сени я;
тут же снобик в парике,
просто нет спасения.

Я Харона в удила:
“Огради хоть в гробике”.
Хмыкнул: “Кислые дела,
заебали снобики, […одолели?]

взяли лучшие места
и давай жеманничать”.
Досчитаю хоть до ста
и айда карманничать.

Стану жить в жаре по пояс, […грехе?]
поводя плечами,
ни о чём не беспокоясь
долгими ночами.

         IV.

Тася часто нечиста,
все возможные места
от поста и до поста
отвергают мыло.
Вася квасит у моста,
редко трезвая киста,
иже – семьдесят из ста;
вот бы в море смыло.

         V.

     Вчера видел…

Он пьёт взасос,
поигрывая горлом,
впивая рыхлым телом алкоголь;
клубникой нос,
лицо глотками стёрла
на перекате спившаяся голь.

            VI.

 У богини вагинит, у вагины насморк…

Умираю, падаю,
но машусь с Палладою;
Артемида косится,
но в артель не просится. […союз?]


Царапали Мурзику ушки,
печать приложили к подушке.
Ну как же на них не серчать?
Ведь ушки, опять же – печать…


Soundtrack: Pink Floyd, Wish You Were Herе.