Опыт механической фиксации...

Три кита:
 аберрация, девиация, флуктуация.
 (Равновеликие всплески семантического хаоса
 во мраке черепной коробки).
 Опыт механической фиксации.

 Чего в мой дремлющий тогда
 не входит ум…
 Гаврюша Державин.

 Я выродок… а вы, что – из реторты…
 профессия – бардачный заседатель…
 соткался из студента хладной жизни…
 и это жизнь… да смерть стократ живее…
 нет жизни без людей…но и с людьми нет жизни…
 ах, так… раз так… пусть будет так… так вот вам…
 ты как меня не любишь… уж не любишь…
 ещё не любишь… вообще не любишь…
 иль не полюбишь больше никогда…
 как надоели все… и я им тоже в тягость…
 не злитесь… я умру… но не сегодня…
 не радуйтесь… ведь я ещё не умер…
 меня бы нужно запретить законом…
 по совести – давно пора убить…
 я вижу… ты хороший человек…
 и глазки бегают… и сам в крови по локоть…
 убей меня… тебе спасибо скажут…
 и премией, возможно, наградят…
 да что награды… суета… пустое…
 ты ж будешь знать, что жизнь недаром прожил…
 и будет что внучатам рассказать…
 бестрепетным и неподкупным взором
 уставиться в глаза им и – о, чудо! –
 увидеть там себя… как встарь… в зерцале…
 с неискажённым просветлённым ликом…
 замкнулся круг… сомкнулась жизнь… и плюс
 сложился в минус… так непоправимо…
 как фенотип…С меня довольно…сыт я…
 как чрево полон…ухожу… а вы…
 расхлёбывайте суп из чечевицы…
 офтальмология… великая наука…
 всё око видит… зуб ничто неймет…
 не зря я так не доверял дантистам…
 апломб… как тромб… из комковатых пломб…
 незрячий добр… а всяк беззубый зол…
 не любишь самок… что за странный вкус…
 что за профессия – стиратели улыбок…
 а выглядят… глаза бы не глядели…
 ох, не глядели б глазоньки мои…
 но как стояли уши на морозе…
 поскрипывали узкие полозья…
 наст нарезали лезвием железным…
 жизнь просочилась узостью пореза…
 а ратным негде голову сложить…
 нам будет хорошо вдвоём… быть может…
 а если нет… найдем с кого спросить…
 вот солнце выползло… ужель не надоело…
 уж сколько тысяч миллиардов лет…
 то выползет… то заползёт… докука…
 и как на службу… всходит… и заходит…
 и снова всходит… как заведено…
 a кто завёл… чуть стало интересно…
 и тут же перестало… в тот же миг…
 уже ничто меня не развлекает…
 и даже мой животик не икает…
 и селезёночка не ёкает моя…
 как я устал… а сил всё прибывает…
 мне скушно… сплин… хандра меня снедает…
 а доктор всё своё… в кюветку сплюнь…
 я сплюнул… отчего бы и не сплюнуть…
 раз доктор… что с того… всё тот же сплин…
 звонят к вечерне… проливают кровь…
 разлили масло… вспять ползут трамваи…
 ну, Аннушка… какая всё же сука…
 коль кисть дрожит… возьми бидончик с крышкой…
 притёртой… до щелчка… тогда иди…
 куда глаза… так нет же… жаждет крови…
 трепещут ноздри… поволокой склеры…
 грудь ходуном… в рейтузах влажна пройма…
 чем думал Бартолин… когда желёзки…
 открыл… эндокринолог… вот морока…
 уж лучше б схиму принял… в скит ушёл…
 и там издох… так тихо… мирно… смирно…
 и кровь не запятнала б наши рельсы…
 а Берлиоз юродствовал и впредь…
 к несчастью… или к счастью… или так…
 умри скорей… пока я сам не умер…
 и не перечь… последнее желанье…
 последняя утеха старика…
 нет… не вставай… пусть леденеет тело…
 а то мне негде йогурты хранить…
 все умерли… а я опять не умер…
 рожденный под несчастною звездой…
 где лидер… почему не во главе…
 опять безглавых некому возглавить…
 как обезглавить… так отбоя нет…
 а как возглавить… так в кусты не ткнуться…
 как холодно… семь пятниц каждый вторник…
 и даже слова не дают сказать…
 я думал, что меня красивше нет…
 но встретил Вас… зачем же я Вас встретил…
 будь проклят этот день… как змий был проклят…
 какой красивый мальчик… вот бы мне…
 такую внешность… как бы я поднялся…
 меня опять избили ни за что…
 курю и думаю… зачем я не военный…
 так хочется простой и мирной жизни…
 нет правды на земле… и истощилась правда…
 никто не выполняет обязательств…
 вот давеча один мне обещал…
 насыпать на *** соли… не насыпал…
 так грустно это всё… уже три дня…
 его я не встречаю… невдомёк…
 должно быть… упокоился во гробе…
 или в сугробе… нет… в рабочей робе…
 как жить с волками… коль они не воют…
 давно не выли, дескать… и забыли…
 куда-то задевались партитуры…
 все старики подались в сторожа…
 оп-ля, опять не сходятся концы…
 а как сойдутся… лучше б не сходились…
 вот мальчик на груди рубаху рвёт…
 трещит батист… я берегу рубахи…
 дал прочитать… приходят… говорят…
 сам знаешь… так нельзя… перечеркнул…
 переписал… и вот что получилось…
 вот кто-то вновь на чём-то что-то рвёт…
 трещит бог весть… я ничего не слышу…
 и подпись… никакой… ни сном… ни духом…
 одобрили… ох, чтоб вы провалились…
 ещё идут старинные часы…
 там, где давно никто уже не ходит…
 вот были мастера… титаны… львы…
 волшебники… адресовали в вечность…
 ну что модерн… все пальцы вечно в смальце…
 ум в паутине… думы всё о сальце…
 к чему не прикоснутся, все пятнают…
 а пальцы не жирны… технологИя...
 намазать пятки салом... спину сажей...
 и в вернисаж... пусть сдохнут в вернисаже...
 чтоб вечно шли старинные часы…
 а все идущие осилили дороги…
 опять омнибус вереском окутан…
 где флёр-д-оранж… где миртовый венок…
 всё создают непрочные союзы…
 и рвут едва завязанные узы…
 и жалят, колыхаясь, как медузы…
 со спёртым сладострастием скопцов…
 потом всплакнут, распутывая косы…
 ко всем ответам подберут вопросы…
 и по ночам строчат свои доносы…
 с угрюмым прилежанием глупцов…
 как грянет гром… я не перекрестился…
 слабеет вера… грустно это всё…
 вот… всем дают… а мне опять… Бог знает…
 вот так всегда… я снова обойдён…
 исчез азарт… как Евстигнеев умер…
 и Парамошу некому сыграть…
 Андрейченко в Америке… дела-а …
 сманили из России совершенство…
 и индекс DOW сразу же подрос…
 ох, котировки… Вас не проведёшь…
 у, Кондолиза… даром что не Reich…
 а Пауэлл… какой он всё же Колин…
 я каждый день его впервые вижу…
 где президент… опять свалился в корте…
 так хочется отдать последний долг…
 а Белый дом никак не опустеет…
 вся Африка во сне катает пимы…
 сезон дождей… дожди как сговорились…
 наследник грустен… грезит о сиротстве…
 а кредиторам лишь баланс в уме…
 рыдает «Реквием»… ну как на вас пошит…
 борт не морщит… и проймы… как влитые…
 жаль Гектора… зачем же он не дожил…
 а как приятно было б старику…
 порадуется мама… наконец…
 нигде не бродит… ни во что не лезет…
 марает купленным не им пером
 приобретённую не им бумагу…
 и думает… где б это побродить…
 ан, негде… и во что бы это влезть…
 ан, не во что… сугубая досада…
 к плечу склоняет худенькую выю…
 и – рюшки… финтифлюшки… завитушки…
 безвредные… бесплотные игрушки…
 так детство втуне обретает зрелость,
 а старость укрепляется рутиной.

 P.S.
 Как приятно быть грязнулей.
 Как приятно просто быть.
 И вообще – как всё приятно.

 Как ужасно быть голодным.
 Как ужасно просто быть.
 И вообще – как всё ужасно.

 Тут лукавый ногу сломит,
 надо б ноги поберечь.
 Нелукавый напроломит,
 оседлав родную речь.


 Soundtrack: Valentina Lisitza, Rossini - Ginzburg, Paraphrase On Figaro's Aria From "Barber Of Seville".


http://www.litprichal.ru/work/89424/