Не доверяйте слову гладкому...

Не доверяйте слову гладкому,
себя в мурлыканьях теряя...

Идут полки моей тетрадкою,
в ущелья горные впадая
осколками былинных скал,
которым миллионы лет -
рвут сапоги последней выточки
с покроем долгого повтора,
срываясь в бездны,
проклинают
звериный рёв, поющих
Тереком
рек всех потерь,
что на веку
встречал Рязанью
предбатыйскою
или токующей тетерею...

Стихи по жердочкам не прыгают
размеренным
в готовых клеточках -
они сквозь смерть идут за верою
в тот каравай, что только выпечен,
голодный дух
чужою булочкой -
пусть самой вкусной -
не насытится!

О Муза, Муза,
ты не музыка,
ты гимнов будущих добытчица
из глин могильных,
ныне данных,
ты вырост воли из зинданов,
ты караванов мерный ход,
вдруг в небо вбитый
ураганом...

Стихов не чующий урод
в глаза мне тычет Казахстаном,
не зная всех его щедрот -
его акыновской закваски
и Гумилёвских чемоданов
фанерных с зоновским
картоном,
вселенски населённым стоном
народным -
при князьях
и ханах,
что ладили совсем
неплохо,
коль надо было -
ослепляли
и ядом потчевали братьев...

Картон тот -
плоть
лесоповалов...

Весь мир
во все века
в распятьях,
и только в душах
воскрешенье,
мне гладкое стихотворенье
на этом фоне -
ну, не очень...

Люблю традиционный лад,
могучим языком взлелеянный,
на волнах вековых утрат
качающийся вольным лебедем
и упраздняющий распад
лишь в тех, кто им богат,
для поиска иных созвучий,
средь новой
глухоты паучьей -
я против лака обожанья над кем-то данным дивным словом,
лишь для него прорывом было, для времени его - свободой...

На то,
на это
гаснет мода
и вспыхивает
в век иной,
с другой страны
жизнь начиная,
но для поэта
нет к Синаю
другим проторенной
тропы...

Хоть что-то
новое скажите,
хоть как-то измените
ход,
судьбой своей наворожите
то, что другой
не так споёт,
в поэзии прекрасный лес
растущей веточкой войдите,
чей абрис видит небосвод
прочтений будущих, идите
тропой строки
так, как идёт
пришедшая к вам свыше
фраза,
то - было,
это - уже было,
так синтезируйте светло,
в общении друг с другом - сила,
нам всем на средства повезло -
Гомер хорея не слыхал,
и Пушкин не читал Ду Фу...

От слога гладкого устал,
которым здесь мораль читал,
а дай-ка я его - прерву!

Накал
иной,
и вот
строка
уж - коротка,
я целовал
стихов стихию в пол-глотка,
бывало речкой речи вброд
шагал
и морем выпивал
гекзаметр горестных высот,
мне данной влагой
зной
сбивал,
песком вошедший
в жажду слов
о перевале
небывалом,
в рой
снов,
приснившихся другим,
благословенно опадал
и просыпался без оков,
дубовым листиком
гоним
суровым ветром,
подвизался
в рабы
к чинаре
горделивой
и был губами, в темноте
летящими через бугры
голов, склонённых
у трибун,
и шёл с Басё
сквозь дождь на север,
и радовался светлячку -
средь тьмы кромешной
маячку
небесной веры,
среди грешной
устроенности
сытых тел
бежал безумцем
под расстрел,
и в чреве данной всем
галеры
про гордое терпенье
пел,
как бедный
Салават Юлаев
во глубине сибирских руд...

Стих сей
на этом
обрываю -
поэт советовать поэтам,
коль не влюблён
в напрасный труд,
не должен
вовсе
ничего,
лишь избавляясь сам от пут,
кинжал строки рванув из ножен
мне данного запаса слов,
я с мельницами воевал,
певцов мне кровных вспоминая,
мне стало легче: "О-го-го!!!",
а что ещё?! -
я сам не знаю!

О, интонация родная -
из пушек
с острова палят...

Со мною
славных песен души,
мой стих впадал в их звукоряд
и наделялся новизною,
вкушая разный
виноград,
в котором времена и расы
не мясом
в небеса
глядят,
глаза
счастливо доверяя
корням, причастным
к звёздным трассам...

Без гнёта глубины
алмаза
не возникает из угля,
нет нового
без старины,
за сим откланиваюсь я,
дана нам общая земля,
и в высь одну восходят сны
о заповедной стороне,
в которой все мы сведены
в единый круг,
прости меня, неведомый мне друг,
в каком нибудь нас повстречавшем
сне,
за голос мой, не так, как ты хотел бы, прозвучавший...