Ривалюцыя the only true story

                БАЙКА СТАРОГО ГУСЛЯРА
               
Как пред площадью, пред Дворцовою-собиралася сила темная,
Сила темная, несусветная-во главе с пролетарским вождем.
Все поглядывали в окна Зимнего-белый флаг проглядеть опасалися,
Самокрутками небо гадили, да пристегивали штыки.
От костров вокруг-ночь засветлилась: доигралися белопоганыя,
Почернела кровь в жилах скрученных-ждут сигнала с большой воды.
А сигнала все нет, как и не было:
Броненосный "Потемкин" с "Авророю" лютый спор ведут не на жизнь¬ на смерть:
кто сигнал исторический даст?
В директиве не разобралися, добры молодцы славных флагманов,
Раскричалися, разодралися, понимая истории шлейф...
А рука уже протянулася, пальцы с хрустом фуражку тискают,
И коленки дрожат(скоро час уже), где сигнал исторический наш?
На "Авроре" ребята проворнее, все запалы с "Потемкина" вынесли,
И покуривают, и посмеиваются-кто сигнал исторический даст?
Покурили они, погутарили, по морской пропустили по чарочке,
Не спеша подошли к дальнобойному и смеясь кто-то дернул за шнур.
И рука с перепугу нежданного-развернулась в обратную сторону,
И народ на окраины бросился, по дороге пугая собак.
Броневик понес, как пугливый конь:
Подавил людей несть числа тому...
С любопытством взирали из Зимнего
На сей странный тактический ход...
Позади уже стольный град Петра, по проселочным, сквозь селения
Броневик шел влекомый возмездием, а за ним удивленный народ.
Жаркий пыл в груди-остывать уж стал,
И изрек народ: Вы помилуйте! Где ж дворец, что дозволено брать?
Потрезвей кто был, тот опомнился(переломный момент в истории),
Огляделся во гневе праведном-оценяя пройденный путь,
Взгромоздясь на железо убогое-подзатыльник отвесил по лысине,
Что есть силы вскричал:-Разворачивай пролетария светоч назад!
Кто покрепше был поднатужился, броневик как положено ставили,
И восторженно улюлюкая-тьма народная кинулась вспять.
Ну а в Зимнем уже успокоились, кипятить самовары направились,
И зевали в сафьяны подушек, под исподним свой срам прикрыв...
Вдруг вдали гул заслыша неведомый, генералы решили:-гроза идет,
Но та буря была не стихийная-ум большой направлял силу ту!
Затрещали врата золоченые, и мутанты взлетели двуглавые,
И мильоноголовою гидрою вплыл на площадь ведомый народ.
И вот тут-то они распотешились, разыгралися, разрезвилися,
Кто смирен был-бросали в окошки, кто стрелял-тех кололи штыком.
И не мало в той буче беспамятной полегло молодецкого воинства,
Чуть вождя во гневу не прикончили, обозвав белой костью его.
Очень вовремя броневик поспел, и надежные молодцы в кожаном,
Там укрыли вождя от возмездия, сберегли от ошибки народ.
Когда с Зимним уж было покончено-меж собой они биться надумали,
И еще полегло ровно столько же, кто остался-забылись сном.
А на утро оне проснулися, гля, а власть то вокруг-народная!
Вождь по мраморной лестнице сходит вниз, нарекает орлами их.
Говорил он слова нетленные:-Вы вчерась революцию делали!
Кто живой, тем почетные грамоты, а кто пал прикопать надоть тех!
Мы воздвигнем им всем по монументу, и слова начертаем в поэзии:
Хучь не знали за че боролися-все равно память вечная им.
Говорил, что летять дирижабли, говорил, что плывуть пароходы,
Говорил, что пройдуть пионэры - это все память вечная им.
И сказав это, ум человеческий ручки малые вынес в стороны,
И пошел обнимать всех и кланяться, слезы кепкой стирая с ланит.
Уж как он обнимал всех и кланялся, солнце село за стольный град Петра,
И насилу отбили матросика, первогодку совсем залобзал,
Увели под микитки сердешного, человечного, безутешного,
Еще долго в ночи раздавалися под тальяночку песни его...

...С той поры уж не мало минуло, с той поры уж не мало кануло,
Вот и вспомнилось стародавнее, и слезою по памяти двинуло.
Будто мне опять осьмнадцать лет, и нога подо мной не протезная...
(Так, о чем это я, стало быть понес, а, понял, Ильича помянул,
не к ночи бы, дюже лютый был, хоть и ростом мал, но народу любил без памяти).
И покуда мне дышится вольницей, не забуду родную я мать!

Матрос Артем со славного крейсера "Охреневший", принимавшего участие в разогреве народа, перед выстрелом "Авроры"

Историческая справка:

*Крейсер Краснознаменного  Черноморского  флота  "Охреневший",  в марте 1924 года, после отведения сороковины по Ильичу, в общем-то по глупости, спьяну, был затоплен самими матросами. Вперёдсмотрящий, Дмитрий Миттельшнауцер, после третьей бутылки самогона, выпитой в целях исключительно "для сугреву", усмотрел в стае диких уток севших неподалеку от "Охреневшего" - вражескую эскадру. Была дана команда "свистать всех наверх", но так как "свистать" уже практически было некого, то впередсмотрящий, Дмитрий Миттельшнауцер, потомок славного рода Гогеншмайцманов, которые еще служили Императору Всея Руси Владимиру Красное Солнышко (он же Вольдемар Гогенцоллер), посоветовавшись с капитанским попугаем, решил затопить славный крейсер, но врагу-не сдаваться. Наспех закусив огурцом выпитую очередную кружку самогона, сделав в корпусе неимоверное количество пробоин, славный матрос взбежал на верхнюю палубу, и отдавая честь привидевшемуся ему в черни неба образу Ильича, лукаво чему-то улыбавшемуся, в то же время сосредоточенно ковырявшемуся в носу, что есть силы затянул: "Хвастать милая не стану..." Это были последние звуки донесшиеся с палубы "Охреневшего", через минуту морская пучина поглотила отважный, но так и не проснувшийся экипаж. Напрасно жители полуострова Крым стоя на берегу ждали продолжения внезапно приглянувшийся им песни, с моря доносился только чей-то отчаянный хриплый дискант, кричавший: "Ой не надо было Димитрий, сгоряча это все, как то необдуманно...", затем раздался тихий всплеск и все смолкло. Море умеет хранить свои тайны...
Спустя много лет, делегаты XXIV съезда КПСС, единодушным решением постановили: - присудить имя легендарного крейсера детскому саду-яслям N48 Замоскворецкого района города Москвы. Сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, четырежды герой Вселенной, дорогой Леонид Ильич, стоя на трибуне, лично приветствовал юных двух-трехлетних делегатов сада-яслей N48, как он их ласково называл - "охренят".
Большая Советская Энциклопедия т.19 "Отоми - Паризит" стр. 821-822.

1980 год