Вне всякой логики...
испорченной девочке.
Я был невинен, бел, как твой платочек,
легко красневший, хрупкий словно мел;
ты научила прикасаться точек,
которых я помыслить не умел.
Ты к влажным тайнам привлекала властно
и, с каждым разом менее дичась,
твоим затеям, тонко сладострастным,
я отдавался, мучась и лучась.
Ты – сатуратор, я – вода в фиале,
как вихрем кверху рвутся жемчуга
прелестно элегантных аномалий –
оливки, смоквы, саго, курага.
Всю чистоту, весь пыл души невинной
я мог истратить, выучив “Сурок”,
но ты вошла, порочная Ирина,
и страсти пса спустила как курок.
*
Укушу за грудь Ирину,
не спеша ей душу выну;
хороша, как буква “Ш”,
бестелесная душа.
*
Помажь мне носик чёрным шоколадом
и оближи своим лучистым взглядом;
жизнь обернулась вездесущим адом,
когда не мог я жить с тобою рядом.
*
Я только твой, Ирина, только твой,
не рыбкин, не собачкин и не кошкин;
в мехах души, одышливой гармошки,
звучит в ночи: “Тобой, одной тобой…”
Что за напасть – подсчитывать, скупясь,
мои грешки и пошлые ошибки; […прочие?]
оставь собачке, кошке или рыбке
сухую смету, сердцем укрепясь.
Тобой охвачен, как брусок скобой,
твоей душой пленён – ловушкой зыбкой,
скулю собачкой, кошкой, даже рыбкой:
“Возьми меня, я твой и только твой…”
*
Молчала грустно, не желая в споре
расплескивать привычный вкривь и вкось,
которым Янус облагает ось;
ведь это трезво выяснится вскоре.
Неустранима разность наших снов,
весло с уключиной согласны, но не слиты;
мы только частной страсти прозелиты,
измученные спорностью основ.
Кого за скобки – принципы иль нас,
иль всё, что ждёт, боясь осуществиться?
Уключина окружьем защитится,
весло сведёт конвульсией волна.
*
Сломать, пожалуй, ноги? Не свои,
абстрактные (как две идеи) ноги,
над костным крошевом остолбенеть: “Oui,
так вот что нас влечёт пространством? Боги,
держа на верстаке и под рукой
законов свод в меню фундаментальном,
нас оснастить удвоенной клюкой?
Да чтоб вы сдохли спазмом моментальным;
ментальной кляксой выстрелены в тьму
нот пригоршней в развоплощённой гамме,
хромайте неподвластными уму
ходулями, шарнирами, но-га-ми…”
*
Я лишь слепец, лепечущий наощупь,
тактильным слухом, пальцами души
касавшийся изнанки листьев в рощах,
подкладки тел, трепещущих в тиши,
взрывавшейся беззвучной канонадой
для тех, кто глух как я и так же слеп,
обугливший ресницы пламенадой,
амеб и дафний пепелившей хлеб.
Но в чутком мраке, ноющем немотно,
планктоном свет рассеянный впитав,
всей линзой пальцев растяну полотна
от тюрем рам до белого кита.
Пускай я слеп, пускай я глух, пускай я
коснее кости, тонущей в песке, […ссохшейся?]
поют Кайенна, Йони и Бискайя
в любом на каждом пальце волоске.
Кес-ке…
*
У зеркала.
Живи себе в подержанном раю,
он всё же лучше новенького ада
и не нуди, пожалуйста: “Мне надо…”,
опять на животе твоём помада,
не прячь за раму мордочку свою.
*
Пречёрный звон.
Звенит не воздух, то, что межеатом,
меж Н и О никтоном неженатым,
материю представив как пустяк,
изъявшийся куда непринуждённей,
чем воплотился силой возбуждённой
в не нами порождённых новостях.
Ййяххх…
*
Табличка.
Не ходите по ногам,
йони бабушка лингам!
*
В углах всегда таится некто серый, […клубится?]
сиреневый, жемчужный, но не серой
пропахший и склоняющий к кресту,
которым вдохновлялись пионеры –
не Павлики, а те, из грозной эры,
воюя Юту на корраль скоту.
Ту-ту…
*
Кто виноват?
Я эклектичен и лоскутен.
Кто виноват? Володя Путин.
Моя натура нелюдима.
Тому виной Медведев Дима.
Пускай небесный паразит
их разореньем поразит
и два клошара без гроша
разделят кровлю шалаша.
Общительным и монолитным
прощу их. В рубище элитном.
*
DuoDaoDeo.
Недеяние есть благо,
присоли отметку лага,
терпеливей всех бумага,
наносящая удар.
Я – комичное имаго,
ленный ставленник Гулага,
прочерк родины и флага
принимающий как дар.
Что занятней злоязычья?
Лика тонкое отличье,
нарушение приличья
у детектора в виду?
Счастье – замкнутость феличья,
разве в том его величье,
чтоб парить как тельце птичье?
Я вас в курс слегка введу.
Счастье – вспышка, миг на пике,
исходящий в сладком крике,
результат для every Dicky –
лишь подпалины в виске.
Не ходи нигде гурьбою,
лишь в ладу с самим собою,
уступая степь ковбою;
пусть их строят на песке.
*
Нам кратно всё…
Блёк. Скрипы.
Нам кратно всё и, лёжа на диване,
мы посещаем термы, ванны, бани,
Уфицци, Прадо, Тейт и Гугенхайм.
Диван скрипит, пора менять пружины,
уж эти мне спиральные вражины,
своим вокалом просто одержимы.
Заткнитесь. Заржавейте. All Lehaim.
*
Скауль-скауль,
запри, Рауль,
в бауль и саквояжик
три вороха бумажек,
весь перечень дворняжек,
и очень карауль.
*
Необходимость сплёвывать…
I.
Всё случайночайночайно
и пьянит необычайно,
вирамайно, таунЧайно,
КраунТомас, ДжоунзЗет;
явнотайно, сериально,
пренатально, намотально,
СигурниУиверально,
завирально как Бизе.
Зелень; зной озлобил клубень,
что бузит в мозгу как трубень,
бьёт тугим копытцем в бубень
от зенита до зимы;
охладись, садись, вдохни же,
низведи зрачки пониже,
до назло им доживи же
пятьюдесятьюсеми.
II.
Я не могу и не могу, и моголь
не лезет в глотку мне, как в клетку Гоголь
со львами, я уверен, не полез.
Я выйду голым. Разве я не щёголь?
Щегол зайдётся: “Ну даёт двуноголь,
в мозгу порез и нелюдимый лес”.
Soundtrack: Jeff Healey, While My Guitar Gently Weeps.
Свидетельство о публикации №111062602375