Эшафот

Пишу сие признание я для вас,
Мне неизвестный вовсе человек.
Прошу простить мне мой дешевый пафос,
Я душу от гордыни не сберег.
Но то не суть моего повествованья,
Я вам намерен рассказать о том
Какое мне досталось наказанье
За то, что был известным гордецом,
Который, взбудоражив толпы черни
Их призывал подняться, бунтовать.
Меня святые обвиняли в скверне,
Толпу велели жестко наказать.
Жестоко подавили бунт солдаты,
Ложились наземь мертвые тела.
Для взятых  в плен готовили канаты,
Меня же в спину ранила стрела.
Народ кричал, вымаливал пощады,
Встал на колени и просил простить.
Ну что ж, они ведь все хотели жить,
Не пощадили б бедноту солдаты.
Средь этих бунтарей богатых нет,
На их уме лишь нескончаемый голод.
А я идейный, да к тому же молод.
Обиженный на всё и вся поэт.
Искал поддержки у простого люда,
Хоть в сердце их нет места для борьбы,
Всегда приходит страшная минута
И чернь встает пред властью на дыбы.
Тогда народу нужен вдохновитель,
Опора, веский глас поводыря
И я явился, этакий спаситель,
Возглавил чернь в надежде, что не зря.
Они могли бороться и сражаться,
Несправедливость  вырвать на корню,
Но большинство смерть заставляет сдаться.
Я никого за это не виню.
Им стража предъявила ультиматум,
Отдать на правосудье главаря,
Иль умереть. Какой бесславный фатум,
Предательство ждало поводыря.
Единовременно их пальцы указали
На раненого парня среди тел.
Признаюсь, умирать я не хотел,
Хотя, казнят пусть, лишь бы не пытали...
Народ смотрел, ведь кто-то даже плакал,
А я теперь и думал, и гадал:
«Меня ж наверное посадят на кол,
А может в масле сварят» – кто их знал?
Бунтовщиков наказывают жестко.
Ведь нелогично власти их щадить.
Осталась ли бунтовщиков хоть горстка
Мне верных, кто рискнёт освободить
Меня, а с тем и шанс найти свободу,
Свой шанс на справедливость, шанс на то,
Что б дать надежду бедному народу?
Мне жаль, но, к сожалению, никто.
Меня ждала мучительная гибель
Коль я не отрекусь от тех идей
Которыми завлек всех тех людей.
Ну не могу, ведь я их вдохновитель.
Им смерть моя, мучительный пример
Как можно драться за свою идею,
Не признавать на троне тех химер,
Что давят нас жестокостью своею.
На воле ум тревожила борьба,
Был смысл – освобождение от гнета.
Теперь мной предвкушались: плеть, дыба
И казнь, как поученье для народа.
Но я готов был вынести ту боль
И черни дать иное поученье –
«Неважно кто у власти – царь, король –
Ему не выбить дух освобожденья.
Любую можно боль перенести
Являя этим волевую силу.
И будь готовым сам шагнуть в могилу
Что бы идейный взрыв произвести».
Идея разрастется и, возможно,
Появится второй, такой как я
И, может быть, всё лучше обернется,
А значит, погибаю я не зря.
Не признаю своих идей ошибкой,
От слов своих вовек не отрекусь.
«Ну что палач, готовь меня к тем пыткам,
Пусть смерды громко веселятся. Пусть
Начнется испытание идеи» –
Верёвка, цепи, кожаная плеть,
Бревно с неровной выемкой для шеи
И местный врач, чтоб там не умереть.
Меня страшнее кара ожидала,
Был впереди из черни коридор,
Она каменья в пленников бросала.
Ох, как потешен этакий позор.
Я впереди шёл, позади – пятнадцать,
Кто ранен был - издохнуть не успел,
Те, кто готов бал до конца сражаться,
Кто вкус свободы ощутить хотел.
Летели камни в головы и ребра,
Прям норовили что-нибудь сломать,
«Держись, ребята, встретим гибель гордо
Покажем нашу мраморную стать,
Терпите братья это униженье,
Не пожалеем за мечту сердец.
Мы вдохновим иное поколенье
Надев свой мученический венец».
Слова не столь их воодушевляли
Как мне хотелось. Что я мог сказать!?
Они умрут и это понимали
И в том мученье – это понимать.
Мы миновали этот коридор,
Иное нас теперь ждало мученье.
Нам предложили выбрать отреченье
В обмен на боле мягкий приговор.
Точней сказать, повешенье. Без плети,
Погибнуть без дробления костей,
Без всяких извращений палачей,
Ведь много пыток есть на этом свете.
Тут  трое сразу пали на колени
И стали руки судьям целовать,
Они хотели боли избежать –
Приняли от свободы отреченье.
Я и двенадцать пленников со мной
Готовы были выстоять все пытки.
А я не мог ведь даже скрыть улыбки,
Истерика наверно, черт с тобой…
Троих тех увели. А мы остались.
Народ затих, судья заговорил:
«Вы в авантюру дикую ввязались,
Что предводитель ваш вам посулил?
Он только смерд! Он обещал свободы!?
Он обещал всех-всех вас уберечь!?
Вы шли на поводу своей природы!» –
Взгляд на меня – «Зачем ты поднял меч
На власть тебе родного королевства?»
Что мог ответить я тому судье –
«Какое вы оставили нам средство
Добиться той свободы, коей все
Имеют права обладать, какое.
С рожденья предписали голодать,
От произвола вашего страдать.
За дело справедливости, благое
Я здесь останусь и не отрекусь.
А ты палач, готовь орудья пыток,
А над тобой, судья, я посмеюсь.
В руках твоих какой-то черный свиток.
Предполагаю – это приговор.
Ну что ж, читай, я слушаю, скорее,
Произнеси скорее этот вздор
Во славу несгибаемой идеи»
Я всё сказал и был готов, однако
Судья привстал – «Так значит ты готов
Других отдать за призрачное благо,
Мечту, таких как ты, убогих псов
Что недовольны ни своим рожденьем,
Ни градом, ни страной, ни королём,
Живут идеей об освобожденье,
Ответь мне, смерд, а что тогда потом!?
К чему бы ты привел своих собратьев,
Всех тех, кто положился на тебя,
Ты их привел бы к большему несчастью,
Тебя ведь власти выдала толпа?
Тогда к чему сейчас стоять, кривляться?
Кому и что ты хочешь доказать?» –
«Решил измучить? Начинай пытать,
Но, слышишь, я не стану отрекаться».
«Ну что ж. Тебя не тронем, а друзей
Твоих подвергнем пыткам, и надеюсь
Ты ощутишь их боль ещё сильней,
Их муки могут оправдать идею?».
«Не справедливо. Дай им выбирать,
Дай им хоть каплю мизерной свободы».
«Ну нет. Они тебе решились доверять,
Избрав тебя поводырем, иль кто ты?
Безумный лидер? Гордый? Пощади
Их всех, лишь отрекись – они свободны,
А ты умрешь.  Ведь так не благородно
Бросать их на мучения пути».
Он знал, что я не вынесу такого,
Убогий и циничный судия.
Ведь я хотел совсем-совсем иного,
Душа была истерзана моя.
Теперь меня ребята умоляли
И отреченья требовали, я
Тонул в пучине гнева и печали,
Но произнёс – «Ты вынудил меня,
Я отрекаюсь». «Признаешь измену?».
«Измену королевству признаю
И заплачу за то любую цену,
Я правосудью душу отдаю».
И вот, действительно, стою на эшафоте
Толпа молчит. Смеётся судия.
Что ж – если кто-то о былом вас спросит,
Ваш поводырь – свобода, а не я.