Элегия

С.

Пласты-горизонты
поребрика,
снега,
моря.
Полосы неба –
в ленты порезана шаль.
Стая ворон,
перебрехиваясь и споря,
вместе с пейзажем
впечатывается
в печаль.

Я погружаюсь
в жемчужную ванну утра,
в море модерна,
плещущееся у ног
барышни в белом,
нежной и смелой, будто
из щели проклевывающийся
цветок.

Барышня в белом,
это привет фотошопа
из довоенной,
кутающейся в муслин,
слезно-жемчужной,
серебряно-старой Европы,
смотрящейся в даль,
где мрачно бледнеет
муслим.

Смуглый водитель
ворчит на своем наречье,
брешут вороны,
автобус ручной фырчит,
плещется море,
вечерние пышут плечи,
дикое поле
на древних танцполах
форсит.

Барышня в белом,
мнущаяся пластично,
в чокнутом ритме
пульса на том полу,
пойми, наконец,
что все хорошо – отлично –
и не противься,
подсаживайся
на иглу.

Пей эту радость
глоток за глотком,
пей тайну,
выбрось к чертям
обезболивающее и мезим!
Просто – очнись,
восхитись,
задержи дыханье,
щекою к щеке
зависни над бездной
зим.

Сядь, дорогая,
в пластмассовый желтый
автобус –
ты тормознула залетное НЛО.
Можешь забыться –
забиться в его утробу –
в пробке поспишь –
полвека, глядишь,
прошло.

Жаль, что уходит
поезд на белый остров –
белый ли, черный –
поди разбери! –  туман.
Сосновые иглы
в вены втыкают сестры
не-
милосердья,
не ведая наших
ран.