Июнь

  Зелень с береговых лугов переливается в речку. Ветер гоняет зеленый планктон, играет им как пазлами: то отделит от берега диковатой черной полосой, то перебирает зелеными кулигами, перегоняет их с места на место, то вдруг тугодумничает над своей эфирной акварелью, – и тогда река отличима от берегов только каменистой каймой, песочно-розовой.
  Девственные еще, устраивающиеся в привычных домах заливчики сдобрены толокном цветочной пыльцы, березовыми и ивовыми сережками, лепестками отцветшей черемухи. Желтовато-белая брага – бери кружку и хлебай! Изломистые ободки ее на песке и камнях помечают путь отступающей воды.
  - Сюда бы Клода Моне, - вздыхает мой друг.
  А а ему бормочу что-то о своем бессилии выразить очарование Опуска осенью...
  В синеве июня, над грубеющими купами берез вбивает в небесную твердь музыкальные гвоздики невидимая птичка: тюуу-тюуу-тю-тю, тюуу-тюуу-тю-тю. Щиплет клювиком  спрятанную от глаз струнку  ее соседка: ти-ти-тю-тю-тюууу… рассыпают музыкальные гвоздики… трогают музыкальные паутинки… однотонно – а не надоедает!
  А по берегам цветут дикий лук, колтышки, земляника, шиповник; как застывшие шмели, набухли соцветия багровых будущих цветов; на полянках при дороге россыпи белых подковок на стройных стебельках.
  И, «дивясь божественным природы красотам», отступает пелена будней, всё плановое, намеченное, заданное.
  Музыка дня сопровождает и на обратном пути с речки. Воздушные ксилофоны светло-коричневых  трубок в открытых солнцу сосновых горницах, басовые кряжи их же собратьев среди кларнетного ельника – мощные, сдержанные и скупые на звук, неторопливо открывающиеся слушателю и зрителю.
  И последний аккорд у речки Черной, у снесенного потоком моста: тишина вытянутого голубого фюзеляжа стрекозы на диком хмеле с раскинутым над ними трепещущим слюдяным парусом-арфой.
  И я несказанно рад удивленно и смешно пыхтящему другу:
  - Я сюда приеду...я сюда обязательно приеду...
  - Ты осенью его не видел... ты не видел его осенью.