Русский я!

1

Русский я!
Горечь жизни вкусил я с пелёнок.
Умирал и рождался я тысячу раз.
Я смеялся – и свет возникал из потёмок.
Плакал – слёзы лились и у солнца из глаз.

Русский я!
Я – бессмертное сердце, в котором,
Как дитя – в материнской утробе родной,
Вся, со всем необъятным, бескрайним простором,
Умещается Русь и становится мной.

Русский я!
Испытавший немало на свете,
Дерзко взгляд устремляющий за облака,
И ребенок, чей облик неведеньем светел,
В колыбели, к которой склонились века.

Русский я!
Чья душа – чистый образ невесты,
Той покорной и тихой, чьи сладки уста,
Что умела любить и с любимым быть вместе,
И прожить, если надо, могла лет до ста.

Я родился таким. Но потомок кого я?
Плоть сарматов? Иль скифа я отпрыск прямой?
Может, я – порождение солнца живое?
Нет, крестьянином предок далёкий был мой.

Всё, бедняк, добывал он своими руками.
Мне оставил он в песнях премудрый завет.
От него мой характер – как камень на камень.
А морщины мои – то слезы его след.

В жарких битвах Руси города погибали
Так, как падают люди в священном бою.
По крупицам потомки теперь откопали
Их, легендами Русь одаривших мою.

Воскресили травою поросшие годы,
Дорогие преданья седой старины,
Позабытые войны, былые походы,
Все невзгоды и радости отчей страны.

Русский я!
Не богат золотою казною,
Дорогими хоромами не знаменит,
Не богат той таинственною глубиною,
Той великою тайной, что время хранит.

Ни читать, ни писать не умел я до срока,
Знал веками лишь только пастьбу и жнивьё.
Бороздил с плугом я по степи одиноко.
Ведь мой плуг – достоянье и счастье моё.

Не бежал я от света напуганным зверем,
Не чужда была мудрость уму моему,
Но не ведал пути я к заветной той двери,
Что весь мир разделила на свет и на тьму.

Понял я, что Земля – это шар. А когда-то
Думал я и рукой гладил по бороде,
Что она, словно блин и ничуть не поката,
И лежит себе просто на сковороде.

Кто такой Архимед, было мне не известно.
В предвкушенье благом не зудело плечо,
Не мечтал рычагом Землю сдвинуть я с места,
И земных-то плодов не отведал ещё.

И Сократ был сокрыт, и Гомер был неведом
Мне, хотя в диких дебрях заброшенных лет,
От незнанья слепой, шёл за ними я следом
И душою был зрячим, как всякий поэт.

И Коперник, и Бруно… Пришли б они раньше
В Русь родную, к её дочерям и сынам,
И светлей она стала бы сразу, и краше,
И быстрее открылось бы многое нам!

2

Русский я!
Умирал я и тысячу раз
Воскресал, чтобы жизни продолжить рассказ.
Если плакал я, солнце на небе темнело,
А смеялся – и тьма отступала от глаз.

Грозил Наполеон: "Ни сейчас, ни потом
Не парить тебе, раб, за ходить за скотом!"
Бонапарт, я сровняю с землей твоё имя
И смешные мечты о величье святом!..

Он и вправду два раза речей не держал.
Так рукам горячо загребать дважды жар.
Он, как мячик, на меч мою голову поднял,
И стряхнул, и ногою со смехом прижал.

Забавлялись моей головой, как могли,
Вслед за ним и все, кто с войной к нам пришли.
В пыль втоптали страну мою войск их копыта.
Дымным заревом, стонами годы текли.

Но из пепла, поверженный в прах, вставал я
Наводя ужасающий страх на врага
Поднимался я чудищем многоголовым,
Каждый раз повторяя одно: "Русский я!"

"Русский я!" – Гитлеру смело бросал,
Когда, как тузик грелку, весь мир он терзал.
Бонапарт был шакалом, а этот был волком.
На костях своих жертв каждый всласть поплясал!

Мнил Адольф себя богом… Какой это бог?
Убивал – но убить меня всё же не смог.
Хоть разрушил, разграбил, порвал мою землю
И, казалось бы, верную гибель предрёк.

В ранах – всё моё тело, до сих пор больных,
Кровь живая ещё не просохла на них.
Это летопись горькая, память былого,
След отчаянных бед и страданий моих.

Пусть живёт в наших песнях свобода сама.
Да не знают в грядущем народы ярма.
День настанет – и скажут все: "Русским быть – счастье!"
И обрушится старого мира тюрьма.

Русский я!
Был растоптан и стёрт я с земли.
Молодой стебелёк, распростёртый в пыли,
Ненасытным песком поглощённая капля,
Вновь, как дуб, разрастался я где-то в дали.

И поэтому я – край мой лесостепной.
Все рассветы его зажигаются мной.
Я – закатов его нераскрытая тайна,
Я – и житель, и страж его строгий ночной.

Обниму – кости все затрещат под рукой.
Поцелую – навек потеряю покой.
Загорюю – ничем не сумеешь утешить.
Засмеюсь – скажешь: "Ах, сумасшедший какой!"

Если падаю я, то упасть не боюсь.
Сокол, а не змея, под ногами не вьюсь.
Коль люблю, то поступками, а не словами.
За любовь свою только любовью борюсь.

Нет милее мне лебедя и соловья.
Песне и красоте жизнь открыта моя.
Ворон ищет лишь падаль, сорока – пустышка.
К ним питаю душой отвращение я.

Муравей мне по нраву – привык он к труду.
Я такой же дорогой по жизни иду.
Мне отдать ему хоть чуток своей силы…
Трудолюба всегда ценят в нашем роду!

3

Русский я!
Умирал я и тысячу раз
Воскресал, чтобы жизни продолжить рассказ.
Если плакал я, солнце на небе темнело,
А смеялся – и тьма отступала от глаз.

Русский я!
Я по-своему тоже велик,
Я – как будто бы новый, седьмой материк
Между старой Европой и Азией древней…
Но со всеми людьми вместе быть я привык.

Брел один я в ночи и совсем изнемог.
Взрыв могучий себя обрести мне помог.
Всплыл из тьмы я – как остров со дна океана
И к слепящему солнцу пришёл на порог.

Я смотрю в удивлении как марсианин
На огни новостроек, на мирную жизнь…
О, эпоха, продли этой сказки сиянье,
Палачом этой радости не окажись!

Лишь теперь я постиг, что есть жизнь в самом деле.
Каждый день для меня стал сплошной новизной.
Слишком долго мы, русские, в детях сидели
С великанской душевной своей глубиной.

Горд я тем, что теперь старики даже знают,
Что и ткать и детали точить я мастак.
С моей лёгкой руки города возрастают.
А ошибки мои мне исправить – пустяк.

Ведь ошибки – они те же самые дети,
Порождённые мной. Понял – значит созрел…
Словно сыну отец, рад всему я на свете.
Научиться бы многому в жизни хотел.

Русь моя, торжествуй и счастливою будь!
Но смотри не кичись и не бей себя в грудь.
Знай, как гимн, твоя самая тихая песня.
К сердцу каждому смело проложит свой путь.

Эту землю пойми – и меня ты поймёшь,
Люд почтенный, привыкший накапливать ложь
И глаза забинтовывать грязной портянкой…
Посмотри хорошенько: как день мой хорош!

Русский я человек, значит – свет для слепых,
Значит – добрый, понятный язык для немых,
Песня, что долетит от полей до полей,
От деревни к деревне, в просторах родных.

Если ты одинок, ты бредёшь, как впотьмах.
Рядом с другом забудешь сомненья и страх.
Русский, или мордвин, или татарин… Недаром
Наша дружба святая – у всех на устах.

Русский я всей душою и плотью своею.
Чту традиции, предков житьё и бытьё.
Даже и на могилах сады я взлелею,
Потому что и это – наследство моё.
 
Пусть судьба мне арканом не целится в ноги,
Пусть наследия злобно меня не лишит,
Не мешает мне путами в дальней дороге,
Не возводит препятствий тому, кто спешит.

Каждый день для меня – как подобье восхода.
Всё вперёд! И – ни шага, ни взгляда назад.
Для иных – как для женщины новая мода,
Мой пример… Я ловлю их буравящий взгляд.

Русский я!
Я трудом свою славу добуду,
Жизнью-песней людей соберу дорогих.
Средь других я вороною белой не буду,
Но сумею остаться собой средь других.

"Русский я!" – от меня враг услышит недаром.
Другу умному тоже скажу: "Русский я!"
Пусть мой враг, коль не глуп, не грозит мне ударом.
Друг мой будет уверен: не бросят друзья.

Русский я!
Род людской, видишь, те же приметы,
Что у всех в этот век, светлый лик мой хранит.
И, как все, я сегодня – разведчик планеты,
Но сверлит в эру космоса взгляд мой зенит.

Не считай меня баловнем! Ты ли не знаешь,
Сколько было несчастий и разных невзгод.
Что посеешь, то осенью ты пожинаешь.
Правду встретить хотел я и встретил восход.

От рожденья равны все мы, люди, на свете.
Все крылаты, и всех нас влечёт красота.
И когда на планете рождаются дети,
Крик младенческий всем отворяет уста.

Человек, ты – моя бесконечная тема,
И меня просто баловнем ты не считай.
Обо мне и тебе – эта наша поэма!
Протяни свои руки, возьми, прочитай.

Мать-отчизна, я сын твой, нежнейший и кровный.
О таких чудесах я тебе расскажу!
И, согретый твоею любовью огромной,
Совершил для тебя и ещё совершу.

Не суди, что порой слишком громко кричу я.
Не подумай, что я огрубел, одичал…
По бескрайним просторам годами кочуя,
Слишком долго я, слишком бесправно молчал.

Ты прости меня, мать, если слишком ликую,
Никаких нет сегодня для счастья помех.
Но понять ты должна: жизнь провёл я такую,
Что хочу наверстать я и радость и смех.

Осень 2002 года