ловцы жемчуга

         На веревке, чуть во мраке видясь, лязгает промёрзлое бельё. (Матвеева) 


   Шёл 1333 год.
  Гедымин — великий князь литовский, сын Лютувера, вмешался и во внутренние дела Ливонии, где в это время шла междоусобная война между архиепископом Рижским и городом Ригой, с одной стороны, и Ливонским орденом Меченосцев, с другой.
 Гедымин первым стал титуловать себя «королём литовцев и русских», заложив основание будущей столицы Великого Княжества Литовского – города Вильно.
 Центральную часть на тот момент существующего  литовского ареала занимало собственно племя литва, или литвины; к западу от него жила жмудь, еще дальше на запад - пруссы. На востоке современной Белоруссии располагались ятвяги, а племя голядь обитало в районе Коломны.
 Властителем, создавшим из этих разрозненных осколков единую Литву, стал ещё ровесник Александра Ярославича Невского – литовский князь Миндовг. Однако после трагической смерти Миндовга произошло то, что всегда происходит в начале фазы пассионарного подъема: литовские князья весь XIII в. боролись между собой за власть. И только в начале XIV в. Один из них - Гедымин - окончательно победил соперников и начал проводить завоевательную политику.
 Орденские земли окружали Ригу; стоило рыцарям на всех путях выставить сторожевые посты, пресечь подвоз съестных припасов — и городу грозил голод. Проделав это несколько раз, рыцари довели бюргеров до отчаянья.
 Император Рудольф Габсбургский распространил на Меченосцев права, по которым бюргеры городов не могли без разрешения ордена строить какие-либо сооружения, угрожающих безопасности орденских владений.
 Войны в Европе, во все века велись ожесточённо и как правили весьма кровопролитно. Не смотря на то, а очень даже возможно именно благодаря стечению единого вероисповедания при разномастности конфессий. Более сильные  христианские конфессии объявляли войну и уничтожали адептов-единоверцев другой конфессии по причине «отступничества» и «еретичности» этой самой другой. Но в целом это было больше похоже на  своего рода проявления борьбы за существование. Экономика и политика – эти неразлучные сестры правили свой бал на полях неуверенного и разобщенного континента.  Вооруженный человек всегда может взять то, что невооруженному нужно купить. Вот одни старались взять, а другие отстоять. При этом одна сторона опиралась на веру и требовала того же от другой. Вот будем, мол, братьями во Христе, тогда дела пойдут на лад. Но обижаемая часть населения не очень-то доверяла таким посулам – видя, как уверенно держатся своего "проклятые крыжаки".
 Да и как мирному человеку доверять военному. Если основными доказательством  жизнеспособность орденов становилась кровь и чаще всего только кровь.
 Вот и не стремились мирные горожане да селяне подвизаться на поприще веры. По каким – то только им ведомым причинам они не желали быть добычей, как монголо-татар, так и крестоносцев. Потому стычки случались достаточно часто.
 Так за четырнадцать лет до этого Рижского противостояния, в 1319 году князь Давид Городенский, вовсе позволил себе довольно эксцентричную выходку – поход на Пруссию всего с 800 всадниками. И захватил высоких иерархов ордена крестоносцев, вместе с богатым имуществом. А такого рода походы – с минимальным войском – князь практиковал довольно часто. В связи, с чем в его войске и был подкуплен один из солдат, убивший во время какого-то из походов знаменитого полководца ножом в спину.
 Вот из таких военных операций  и противостояний с орденами местные воины и вынесли новый свой символ: традиционный символ Великого Княжества Литовского – герб Погоню: Своего всадника – "не ходи к нам, не бери наше – догоним и отнимем". Так в простонародье понимали эту воинскую доблесть. А на милость победителей не сдавались. Стояли на своем. Так вот и   бюргеры, доведенные до отчаянья, действиями меченосцев, в конце концов, овладели вражеским замком, перебили 60 орденских братьев, повесили за бороду командора, разрушили церковь.
 Надо отметить, что епископ Альберт учредил в своё время орден меченосцев в предположении создать военную силу, которая, подчиняясь только  ему, смогла  бы упрочить немецкое и католическое господство в Ливонии. Рыцари действительно помогли епископу утвердиться в Ливонии, но, окрепнув и придя в силу,  оставаться в постоянном подчинении епископу не пожелали. Мир между двумя властями — светскою и духовною, между двумя учреждениями — епископствами и орденом, не смог больше сохраняться, и соперничество скоро превратилось в явную вражду.
 Тогда магистр ордена Бруно разгромил рижского союзника епископа Эзельского, занял своими гарнизонами замки епископа Дерптского, и, узнав, что епископ Рижский обратился за помощью к Литве, своему заклятому врагу, собрал всё орденское ополчение и осадил замок Трейден, куда архиепископ Иоанн, граф Шверигский, скрылся из Риги. Замок был взят и Иоанн заключен в крепость Нейермюлен.
 Литовский князь Витень, родной брат Гедымина,  постоянно враждовавший с Тевтонским орденом, не заставил себя долго ждать. В мае 1298 г., переправляясь через Двину, он соединился с отрядами архиепископа и рижан, и разрушил крепость Каркс. После победы литовское войско рассеялось по стране, предаваясь грабежу, не щадя и земель союзников. Обремененные добычей и пленниками литовцы считали кампанию законченной и возвращались обратно, направляясь к Трейдену.
    Но здесь их поджидал Бруно с орденским ополчением. 1 июля произошел бой. Первоначально рыцари имели успех, однако Витень энергичной контратакой повернул успех ордена на свою сторону. Рыцари были разбиты, а Бруно убит.
 Литовцы, предавая все встречное грабежу и огню, направились к Нейермюлену, с целью освободить из плена архиепископа. Рижане с литовцами осадили орденскую крепость Неймюль, но тут удача отвернулась от победителей, так как  па помощь ливонским братьям подошли орденские братья из Пруссии и, будучи более подготовленными к военным операциям,  разбили рижское и литовское войско. Рыцари, теперь действуя как захватчики, вступили в Ригу и разграбили архиепископский двор для возмещения убытков.
 В это время шел процесс над храмовниками, закончившийся, как известно, упразднением этого ордена и сожжением его магистра. Ливонские епископы, в надежде, что и тевтонский орден может подвергнуться участи храмовников,  подали папе обвинительный акт, в коем приписывали ордену неуспех в обращении литовцев в веру, обвиняли рыцарей в истреблении жителей Семигалии, когда они уже были христианами, наконец — и это было, по-видимому., для ордена очень опасно, — доносили, что когда рыцарь получал в сражении раны, то другие рыцари добивали раненого и труп его сжигали по обычаю язычников.
 Папа Климент V-й нарядил особую комиссию для расследования жалобы епископов, однако дело забуксовало и кончилось  ничем.
 Вот тут-то и встрял в военные действия Гедымин,  приняв сторону литовцев против ордена, чем успел значительно ослабить крестоносцев.
 Так надо сказать, что характерной чертой Литвы XIII в. было сохранение древней языческой веры в воинственного бога Перуна и весьма плохое отношение к христианам, как к западным, так и к восточным. Вот Гедымин, человек волевой и умный, сам, будучи язычником, умел считаться с христианским русским населением. Тем самым оказавшись как бы между двух огней, он сумел повернуть дело так, что его земли стали прибежищем для не желавших как власти орденов, так и власти Москвы и татар.
 Под его потворством Литва оставалась зажатой между православной Русью и массивом католической Европы. Литовцы активно воевали с немцами – антипапистскими Ливонским и Тевтонским орденами, - и потому их объективными союзниками могли стать сторонники партии гвельфов, прежде всего католики Польши. Вероятно, в связи с этим Гедымин разрешил своим подданным принимать как православную, так и католическую веру. К тому же он, наверное, учитывал, что, кроме идеологического единства, у литовцев была еще одна основа союза с поляками. Литовцы постоянно совершали набеги на Польшу, и прежде всего на Мазовию, откуда привозили польских девушек. Так начался мощный процесс польско-литовской интеграции.
 Тем временем восточные литовские князья женились на русских княжнах и объединяли вокруг себя уцелевших Рюриковичей из Турово-Пинской земли. Так, исподволь, свершалось включение древнерусских земель в состав Великого княжества Литовского.
 Умнейший из государей своего времени  Гедымин навеки вечные заложил основу не стыковки интересов запада и востока на своих землях, приняв три веры, как единое целое, перемешав всё на своих землях – не разлей вода. Эта двойственность проявилась уже на судьбе его сыновей Ольгерда и Кейстута. Русские летописи много сообщают о первом и почти совсем не упоминают о втором, а хроники крестоносцев, напротив, часто рассказывают о Кейстуте и почти не замечают Ольгерда.
 Это связано с тем, что братья своевременно и недвусмысленно разделили сферы влияния.
 Кейстут сидел в Жмуди и боролся с немцами.
 Ольгерду удалось подчинить себе огромную территорию с границами почти у Черного моря и Дона. В 1363 г. в решающей битве с татарами у Синих Вод  Ольгерд разбил степняков и, овладев, таким образом, западной частью Великой степи между Днепром и устьем Дуная, вышел к Черному морю.
 Их сыновья,  двоюродные братья Витовт и Ягайло стали первыми жертвами разобщенности Литовской земли. Они не смогли по примеру своих отцов держаться «золотой» середины, и попали под яростное влияние: Витовт  - прозападной политики, а Ягайло – восточного направления. В результате интриг и мятежей ими был потерян суверенитет Литвы,  и  между Польшей и Великим княжеством Литовским была заключена уния, положившая начало образованию литовско-польского государства Речи Посполитой.
 Витовт, бежавший к великому магистру Тевтонского ордена, начал в союзе с немецкими рыцарями борьбу против Ягайло. Но это привело в итоге последнего  к браку с дочерью Людовика Анжуйского – Ядвигой, которой отец передал перед этим польскую корону. Хотя Ядвига хотела выйти замуж за любимого ею Вильгельма, сына Леопольда Австрийского, но не тут-то было, вмешались польские магнаты и предложили королеве ради государственных интересов сочетаться с литовским князем Ягайлой, дабы таким образом объединить силы Польши и Литвы и остановить экспансию немцев. В итоге Вильгельм был отправлен назад в Австрию, а Ядвиге пришлось пойти к алтарю с наскоро окрещенным литвином.
 Для Ягайлы это тоже был незапланированный брак, так как в интересах своих земель он планировал вступить в союз с  дочерью Дмитрия Донского, признать верховною власть князя московского над литовскими князьями и принять православие государственной религией Великого княжества Литовского.
 Так братская ненависть сыграла странную шутку с огромной территорией в центре Европы. Ягайло стал первым из литовской княжеской династии Гедиминовичей, носивших титул также и королей Польши, но именно это породило  камень преткновения – на этой струне сыграла свою увертюру оппозиция литовских князей – не хотим ходить под шляхтой! А  вызванное  тем самым большое неудовольствие в Литве было вовремя поддержано вернувшимся на родину Витовтом, что, подлив масла в огонь, дало Витовту возможность стать великим князем Литовским, но под юрисдикцией Ягайлы. Такой вот финт совершился в историческом процессе. Уния Литвы с Польшей была сохранена.
 Ягайло, со своей стороны, как полноправный властитель объединенной Польши и Литвы приказал всем нехристианам Литвы принять католичество. Однако далеко не все встретили такое решение с восторгом. Те литовцы, которые уже связали себя с русскими - потомки Гедымина и соратники Витовта, не хотели принимать католичество. Сам Витовт, помыкавшись по обе стороны баррикад, почел за лучшее пойти по  пути деда и стать  сторонником религиозного компромисса. Часть литвинов приняла католичество, а другая сочла более приемлемым православие. Разделяй и властвуй.
 В учебниках это охарактеризуют красивыми малопонятными фразами:
 «Ягеллоны — ответвление литовской династии Гедиминовичей. Династия основана Владиславом Ягелло (Ягайло). В процессе расширения Великого княжества литовского за счёт восточнославянских земель бывшей Киевской Руси, данная литовская династия подверглась постепенной славянизации, а после унии с Польшей (Речь Посполитая) — полонизации.»
 Но факт останется фактом. И династию основали, и земли в итоге сохранили, и никому не остались подвластными.
 Но, как и начало династии было  положено на нестыковке интересов Запада и Востока Европы, так и закат был предопределён этой враждой, правда, уже столетия спустя. Последний отпрыск династии Сигизмунд Август, сын Сигизмунда I и Боны Сфорца, уходил из этого мира бездетным, несмотря на то, что трижды был женат. Однако, судьба королевских браков – это долгая череда заговоров, интриг, раздоров и смут.
 Предвидя, что оставляемое им Королевство погрязнет в  итоге в  распрях и  спорах  бескоролевья, Сигизмунд Август в духовном завещании убеждал подданных хранить мир и согласие и призывал проклятие на тех, кто начнет ссору и посеет общественное  разъединение народа.
 А ведь именно его род мог продолжаться в этом мире еще не одно столетие. Все предпосылки были за это. В двадцать четыре года Сигизмунд венчался с Елизаветой  Австрийской,  восемнадцатилетней  дочерью императора Священной Римской империи Фердинанда I. Но в теле девушки текла кровь Габсбургов. И его собственная мать Бона Сфорца д’Арагона, урожденная     неаполитанская принцесса, стала опасаться влияния столь серьезной знати на своего сына. Надо сказать, что эта была на редкость честолюбивая и амбициозная мать, которая в своей прекрасной головке  вынашивала планы объединения под своей властью, путём династических браков всех своих детей, едва ли не целой Европы.
 Детей она воспитывала в полном подчинении материнской воле. Так её жесткое руководство ослабило душевные силы Сигизмунда на столько, что при его  мечтательности и нерешительности, он  вполне, на посторонний взгляд,  мог стать добычей дочери Габсбургов.
 Предвидя такой поворот событий и не мало ему не радуясь, выдавая свои личные интересы за интересы государства, Бона отправила своего сына подальше от новоявленной соперницы, молодой супруги,  - на восток – управлять Литовским княжеством,  оставив невестку при себе. Но и здесь неуверенность в своих силах против одного из мощнейших родов Европы не покидала Бону, когда-то сын неминуемо должен был вернуться в Польшу и занять свое место в супружеской опочивальне, где он уже будет не достижим для материнского руководства.
 И на пороге своего двадцатилетия Елизавета неожиданно для всех  умерла. Эта печальная весть породила тут же слух о вероломном отравлении, о тайных знаниях, о ядах, которыми владела свекровь, будучи наследницей славного рода Медичи.
 Но все слухи так и остались голословными. Интересы Габсбургов значительно не пострадали – а чего не  бывает в этом бренном и богом забытом мире. У Фердинанда были дела и поважнее дочери, бесследно канувшей в лету, на просторах Европы. Муж тоже не слишком-то интересовался судьбой почти незнакомой девушки.
 Благо на тот момент у него были дела по занимательнее. В Литве у молодого короля и правителя Литвы прямо под бочком проживала хорошенькая вдова, сестра канцлера Великого Княжества Варвара Радзивилл. Это была взаимная верная трепетная любовь двух совершенно далёких от политики людей. Оба мечтательные, романтичные, бескорыстные – они как нельзя лучше подходили друг другу. И после властной женщины, полностью угнетавшей его, Сигизмунд попал в нежные объятья прекрасной преданной ему девушки. Он и не подозревал, какая интрига и буря страстей скрывается от их влюбленных глаз. Радзивиллы - могущественнейшие литовские магнаты. Богатейшие в Великом княжестве Литовском, первыми получившие для  себя княжеский титул Священной Римской империи. Бескомпромиссен девиз рода «Bоg nam radzi» («Нам советует Бог»). И никто больше.
 Отцом Варвары был Юрий Радзивилл Геркулес, великий гетман литовский,  киевский воевода,  виленский каштелян. Братом Микалай Радзиви;лл Руды, великий гетман литовский.  Двоюродным братом - Микалай Радзиви;лл Чорны, канцлер Великого Княжества.
 Варвара считалась одной из красивейших женщин литовского княжества. Она была столь же не притязательна к власти, как и её избранник. Благо с первым мужем брак был настолько скоротечным, что ей никакого труда не стоило забыть первый жестокий удар судьбы и, отрешившись от своего вдовства, влюбиться в очаровательного юношу. А ведь по мужу Варвара унаследовала титул и фамилию Гашто;льды, вторую реально соперничавшую Радзивиллам знать Литвы, но со смертью её супруга Станислава – этот род окончательно прекратился, при всём при том, он имел сторонников среди приверженцев польского герба цистерцианского аббатства Габданк, принадлежавшего семье последней в роду Гаштольдов. Дабы навсегда лишить своих врагов такой серьезной поддержки, возможно и умер в тридцать пять сын виленского воеводы и литовского канцлера Альбрехта.
 Теперь братья всячески способствовали тайным встречам «знатной особы» и своей  сестры. И только когда, по их мнению,  любовь всецело захватила ничего странного не замечавших «каханок», вдруг, совершенно неожиданно для себя Сигизмунд был поставлен перед выбором.
 Радзивилы обвинили его в непристойном поведении по отношению к сестре и в целом к одному из влиятельнейших родов Литвы. Нарушенными, по их мнению, оказались честь и достоинство всего рода. Это было серьезное обвинение. Сигизмунд посчитал себя виновным в сём дерзком акте и принёс братьям торжественную клятву впредь прекратить всяческие отношения с Барбарой, как на польский лад, он называл любимую. Впредь, до прояснения статуса женщины рода Радзивилл: оставляет ли он её, и позволят братьям выдать повторно замуж на их усмотрение, либо сам берёт жёны. Разумеется, мечтой братьев было породниться со столь влиятельным европейским домом. Вступить в родство «по кудели», как тогда назывались такие браки. И они ни на йоту не собирались отступать от своих интересов.
 Но нужно отдать должное,  Сигизмунд свято поверил в бескорыстность и рыцарские чувства, уязвленных самолюбий. Он прекратил всяческие отношения с девушкой. И занялся запущенными государственными делами. Однако двухлетнюю страсть так просто из сердца вырвать не удалось. Никто так не понимал его и не принимал как бывшая возлюбленная. Тайно вздыхая по невозможному для себя без разрешения матери браку, он распалял своё воображение все больше. Да, он мало сомневался, что первая его жена погибла от рук вероломной свекрови. А что будет со второй - если он осмелится ввести её в свою семью и возвести в будущем на трон Королевства? Сигизмунд никак не мог склонить чашу весов хотя бы в одну сторону. Жизнь Барбары для него была более ценным в этом мире, чем собственные удовольствия.
 Но однажды безрассудство всё же взяло верх. Он изыскал причину отправить братьев Радзивил подальше из города. Срок отлучки обещал быть настолько долгим, что Сигизмунду не составило бы никакого труда повидать свою королеву.
 Братья, разумеется, исполнили просьбу короля, но оставались всё время на чеку. У дома Сигизмунда постоянно крутились соглядатаи, обязанные уведомлять о каждом шаге князя.
 И вот с дороги они были вынуждены вернуться домой. Сигизмунд всё же не утерпел, нарушил клятву.
 Ночь. Молчанье. Влюбленные после долгой разлуки не могли надышаться друг на друга. В замке всё было тихо и способствовало потере осторожности. Шёл дождь. Пахло какими-то сухоцветами, которые любила собирать Варвара, обучаемая своим любимым разным лекарственным особенностям трав.
 Внезапно, как от порыва ветра дверь в комнаты княжны распахнулась, и любовники оказались перед бескомпромиссными, не сулившими прощения взглядами Рудого и Чёрного. Преступники были пойманы с поличным. Простыни как призраки знамён. Обесчестившая семью Варвара и преступивший клятву Сигизмунд. Немая сцена закончилась слезами и…… браком. Благо священника братья предусмотрительно прихватили с собой. Так литовский род  тайно породнился с великим князем литовским Сигизмундом Августом.
 Этот  брак организованный  двумя Миколаями: Рудым и Чорным имел очень серьёзные последствия для всех заинтересованных лиц. Но кто может узнать божий промысел верша свою или чужую волю. Мало кто способен поднять занавес над далёким будущим не только обычных смертных людей, но  и политики целых государств.   
 Вскоре после церемонии молодожены расстались на полгода — король отправился в сейм в надежде добиться разрешения на этот брак, а Барбару отослал в Дубинки. Молодожены поддерживали связь, посылая друг другу письма и маленькие подарки. Время сохранило эти трогательные клочки бумаги с теплыми искренними признаниями,  письмами, свидетельствующими о прекрасной образованности молодой литовки, широте её интересов и знаний.
 Но тут случилось одно перевернувшее идиллию событие. У Сигизмунда был шанс получить разрешение на брак, минуя гнев матери и польской знати. Королем был отец, а для Августа трон был просто возможностью в истории. Но рок постучался в эту дверь, раньше, чем возможно было предположить. Сигизмунд I Старый, внук Ягайло, умер через год после возвращения сына. И сын был коронован: король умер – да здравствует король!
 Молодой, образованный, с влиятельными связями в Европе Август был завидной партией для тогдашних династий. И королева, и вельможи, и знатные родовитые дома строили планы относительно будущего Польши.
 А король и Радзивиллы молчали. Насколько непросто объявить о замужестве Варвары стало ясно только теперь – в преддверии события. Вся троица пребывала в растерянности. И только Варвара совершенно ничего не предчувствовала в своем богом забытом медвежьем углу.
 Когда же ситуация запуталась совершенно, и стали поступать недвусмысленные согласия с разных сторон на польскую корону – Август, в конце концов собрался с духом и официально объявил о своей женитьбе, потребовав  незамедлительно  признать Барбару Радзивилл польской королевой. Он очень опасался мести Барбаре со стороны  разочарованных таким поворотом дел своих противников. Братья денно и нощно охраняли своё будущее признание на знатность в стариннейших европейских домах.
 Как и следовало ожидать, признанию брака оказала  ожесточенное сопротивление  мать короля Бона Сфорца, а раздосадованные  польские вельможи, опасавшиеся засилья Радзивиллов — сторонников полной независимости Литвы от Польши, и имевшие свои интересы как раз по другую сторону страны, всецело её поддержали.
 Лишь 7 мая 1550 году, через два года после начала этого противостояния, Барбара была торжественно коронована в Кракове, хотя и без согласия сейма, принеся этим браком в польскую казну выморочные владения Гаштольдов.
 Но тень, не признавшей и вторую свою невестку достойной её сына, матери темным пятном витала над супружеским ложем Барбары и Августа. Когда Боне показалась, что сноха может быть беременна, она перестала  колебаться. Ровно через год после невыясненного заболевания Барбара умерла.  8 мая 1551 года Радзивиллы лишились своей сестры. А Польское королевство – королевы. Но как-то никто, кроме Сигизмунда, видимо, этом не опечалился. В своё время Варвара Радзивилл не очень-то хотела ехать в незнакомую страну к недружелюбно настроенной свекрови, да и  братья мало сомневались в коварстве рода Медичи. Но всё было принесено на алтарь  интересов двух династий. То есть всё – это жизнь этой вот ни в чём неповинной девушки.
 Прах Барбары был в сопровождении безутешного вдовца, перевезён из Кракова в Вильну, и захоронен в Кафедральном соборе. Высказывалось предположение, что чудотворный образ Матери Божией Остробрамской на самом деле является портретом Барбары Радзивилл.
 Так вступили в столкновение любовь, как  могучая, романтическая, облагораживающая мир стихия и  фанатизм государственных интересов, по меньшей мере, двух стран, непримиримость  двора королевы Боны.
 1553 году Сигизмунд Август вступил в третий брак с Екатериной Австрийской, родной сестрой его первой жены. Вновь в игру вступили Габсбурги. Но с новоявленной супругой  Август вскоре навсегда расстался и даже начал хлопоты о разводе. Несчастливый в семейной жизни, отчаявшись оставить после себя законного наследника, король отдался беспорядочной жизни и окружил себя колдуньями, надеясь, что они восстановят его разрушавшееся от невоздержанности здоровье. Ни Елизавета, ни Екатерина не были Августу дороги.
 Сын не смог забыть свою Варвару, озлобился на мать и даже проклял её за вероломство в отношении к его женам.  Бона, опасаясь за свою жизнь, стремилась уехать из Польши, но Август стал злым и непокорным. Насколько он раньше любил, уважал и даже где-то боялся мать, настолько она вызывал в нем гнев и безучастность. Он запрещал ей уезжать в Италию, опасаясь, что с её смертью в другой стране утратит огромные состояния и крупные земельные угодья в Польше и Литве. Он стал не менее корыстолюбивым, чем его родительница.
 Только после отказа Боны от имущества король согласился на её отъезд. И в 1556 году Бона оставила Польшу, увезя с собой громадные деньги. Жизнь её могла бы и наладиться, но тут случилось то, что и должно случаться в таких случаях. Месть.
 Габсбурги не простили хрупкой с виду, но ядовитой в душе, женщине смерти своих дочерей и позора. Она умерла в своём княжестве Бари в Италии, отравленная своим же собственным доктором, вероятно, по приказу кровавого возмездия одной из наиболее могущественных монарших династий Европы на протяжении Средневековья и Нового времени. 
 Миколай Радзивилл Чорны стал отцом Миколая  Криштофа Радзивилл Сиротки, имевшего шесть сыновей и трех дочерей. Вступившего впоследствии в рыцари мальтийского ордена, и по-своему прославившего род Радзивиллов.
 Миколай Радзивилл Руды после смерти короля Сигизмунда II Августа был фактическим главой Великого княжества Литовского. После смерти брата Радзивилла Чорнага наследовал титул канцлера Великого княжества. После себя оставил дочь и двоих сыновей.
 И верёвка кажется жемчужной………………