Профсоюзные байки
Е – Э;
И – Ы;
I – И;
Ї – ЙИ.
Итак…
ПО СМІТНИКАМ НЕ ЇЖДЖУ
Как и все предприятия Союза, мы в полной мере пользовались профсоюзными благами: поездки выходного дня, экскурсии, туристические путевки, базы отдыха, санатории (естественно, то, что получше – не всем и не часто). Периодически появлялись, так называемые, «горящие» путевки, которые в первую очередь предлагались рабочему классу, а если гегемон отказывался, то их спускали для инженерно-технических работников. Одну такую путёвку наша профсоюзная богиня Тамара Александровна предложила работнику электро-механического цеха, на что тот с обидой ответил:
- Ні, Тамара Олександрівна, я по смітникам не їжджу. Ви мені Піцундру подавайте…
(для тех., кто не понял: Нет, Тамара Александровна, я по мусорникам не езжу. Вы мне Пицунду подавайте)
Эта фраза в нашем НИИ стала цитироваться чаще, чем Брежнев на партийных съездах, а по ёмкости, на мой взгляд, вполне достойна войти в словарный запас Эллочки-людоедки.
ПРО МАХРОВИЙ НАЦИОНАЛИЗМ
Какое-то время я увлекалась горным туризмом. Желающих скакать в свой отпуск по горам с мешком на горбу в нашем НИИ было не много (а точнее сказать – не было вообще), а значит и конкурентов у меня не было. Каждый год я подбирала себе новый маршрут, заказывала путёвку через турагентство, а потом её оплачивал профсоюз. С председателем профкома всегда происходил приблизительно такой разговор:
- Дорогая, пора уже что-нибудь и поприличнее заказывать, ну хоть «Піцундру» что ли?! Когда я оплачиваю твои «смітники», мне ж начальству стыдно в глаза смотреть, они думают, что я, пользуясь служебным положением, за что-то тебе мщу.
Благодаря этой «мести» я облазила с рюкзаком Карпаты, Крым, Кавказ, Урал, Памиро-Алай, познакомилась с бытом и характерами людей всех республик Советского Союза. Из каждой поездки я привозила чувство радости: на глаз я пробовала красоту природы, на душу - природную красоту людей, на язык их пищу, на слух их язык и, нужно признаться, что всё это мне было по вкусу. И ни разу мне не пришлось столкнуться с недоброжелательностью на национальной почве. Поэтому и к рассказам о националистических выпадах по отношению к русским относилась я достаточно скептически. Нет, я вовсе не утверждаю, что такие настроения отсутствовали напрочь, но чтобы их почувствовать на своей шкуре, нужно было приложить усилия.
Практиковались в нашем НИИ и путевки выходного дня. Так получилось, что чаще всего нам предлагали поездку в Каунас. До сих пор очень люблю этот городок. Я ездила туда много раз и не из туристического любопытства, а просто отдохнуть душой. Отдохнуть от нашего славянского хамства, побродить по чистым улицам, посидеть в маленьких кондитерских, поглазеть на янтарные украшения ручной работы и авторскую керамику в небольших магазинчиках, где пять-шесть покупателей одновременно – это уже аншлаг. Вот в одном из таких магазинчиков и произошла эта «страшная» история.
Нужно отметить, что в Каунасе продавец никогда не обслуживает несколько человек одновременно. Всё его внимание приковано к одному покупателю, единственному и желанному на данный момент времени. Задавать вопросы, просить что-нибудь показать или привлекать внимание продавца любыми другими способами совершенно бесполезно и считается дурным тоном. Упорно не понимают этого только наши братья-славяне (ну и сёстры, конечно, тоже).
Пока продавец обслуживала своего эксклюзивного покупателя я в числе ещё трёх литовок тихонько стояла возле витрины, пытаясь во всём многообразии янтаря найти то, что природа не один миллион лет готовила специально для меня. Вслушиваясь в музыку чужого языка, наслаждаясь спокойной, доброжелательной обстановкой, я получала удовольствие, чувство совершенно странное и непривычное для человека выросшего в России и живущего в Украине, где хождение по магазинам – это испытание, и не только физическое, но и нравственное.
В магазинчик вошли ещё несколько женщин и сразу же вышли. У витрины задержалась только одна из них. Даже не видя, кто вошёл, я спиной ощутила соотечественницу. Сразу стало шумно, тесно, суетно. В атмосфере повисла нервозность. Я скосила глаз, кто б сомневался, это была наша Аллочка Беседкина.
Если каждый человек в нашем НИИ - личность, то Аллочка, это не просто личность, это… Представьте себе даму с фигурой японского борца-сумоиста, с черными усиками на невозмутимом круглом лице, с повадками не обезображенными воспитанием, шумную, подвижную, любящую хорошо покушать и громко посмеяться. Но, чтобы у вас не сложилось однобокое мнение об этом человеке, я должна сказать, что она не лишена тяги к прекрасному, будучи уже в зрелом возрасте, окончила вечернюю музыкальную школу по классу фортепиано. Характер имеет незлобивый и, если её «хитрости и мелкие злодейства» волею судьбы оказываются раскрыты, готова первая посмеяться над собой, мол, что с меня возьмёшь, «…я ж у вас дитя природы, хоть дурное – но дитя». Зная Аллочку, я меньше всего хотела быть ею узнанною, поэтому стояла тихонько, ну, разве что, мёртвой не притворилась. Она по-хозяйски улеглась на витрину, оставив на стекле отпечатки не только всех своих пальцев, но и груди, и четырёх своих подбородков. Соскучившись просто лежать на витрине, Аллочка начала требовать внимания к своей персоне, при этом она так резко подалась в сторону продавца, что две литовки оказались просто выдавленными из магазина, а третья в полёте с ненавистью прошипела:
- Русская свинья!!!
Беседкина этот выпад пропустила мимо ушей. Ну, во-первых, она не русская, а украинка. Во-вторых, она выше того, чтобы вступать в полемику со всякими националистками, а в-третьих, её целью была продавщица, а не какие-то там мелкие бесцветные дамочки. Хотя, если они будут продолжать настаивать на скандальчике, то они его получат. Но литовки на скандале не настаивали. Быстро справившись со своим возмущением, они с большим самообладанием и достоинством удалились из магазинчика. Каково же было удивление и возмущение Аллочки, когда продавец отказалась её обслуживать. При всей своей наглости, Беседкина нутром чуяла ту грань, за которую переходить не рекомендуется. Она резко сбавила обороты и неслышно (бывают и такие чудеса) испарилась. Я осталась в магазинчике одна, и я не знала, что мне делать. Развернуться и уйти не позволяли толи гордость, толи упрямство, а заговорить по-русски было и стыдно, и, должна признаться – страшно. Всё-таки я рискнула. Наверное, на моём лице отразилась такая отчаянная храбрость, что продавец не смогла меня не наградить. Меня обслужили.
Побродив ещё какое-то время по городу, я вернулась в гостиницу. Дело шло к ужину. Вся наша группа собралась в кафе и что-то бурно обсуждала, в воздухе искрило от напряжения, я уловила обрывки фраз: они нас все ненавидят, этот махровый национализм, Прибалтика всегда славилась нетерпимостью… Все сидели плотной кучкой, как партизаны в окружении «вражеского» обслуживающего персонала, каждый старался рассказать историю пострашнее, в эпицентре бури с трагичным лицом потерпевшей сидела Аллочка. Каждый такой рассказ она принимала как очередную дозу обезболивающего для своего попранного человеческого достоинства. Когда очередь пугать товарищей дошла до меня, я сделала круглые глаза и шепотом сказала:
- А я сегодня так-о-о-о-е видела-а-а!!! – все сомкнулись ещё более плотным кольцом. – Я видела, как нашу Аллочку отказались обслужить в магазине, да ещё и свиньёй обозвали, русской…
- Так ты была там?! И всё видела?! – наперебой зашумели со всех концов.
Аллочка беспокойно заёрзала, хитрые чёрные глазки забегали, она пыталась предугадать, что же я сейчас поведаю слушателям.
- Ну, рассказывай, рассказывай, - все нетерпеливо стали требовать подробностей.
И я дала им эти подробности. Я так красочно и с такими отступлениями расписала нашу героиню, что вся группа стонала от хохота во главе с виновницей заседания. В ход пошли уже совсем другие истории, и мы больше не казались кучкою партизан во вражеском окружении, и обслуживающие нас люди больше не казались ни злобными, ни надменными.
Через день мы уезжали домой. Проход рейсового автобуса и задняя площадка были забиты нашими оклунками. Местные жители обречённо терпели неудобства посадки-высадки, я стояла рядом с пожилой литовкой и её маленькой, лет четырёх-пяти внучкой. Девочка заинтересованно смотрела то на мои ноги, то мне в глаза и что-то лопотала на своём родном языке. Я виновато пожимала плечами, но ответить ничего не могла. Бабушка поняла суть проблемы и добровольно стала нашим переводчиком.
- Она говорит, что у Вас туфли как у Золушки…
Да уж… Отрицать я не стала. Туфли и точно были как у Золушки, только надеты они были на ножку Анны. Мои ровесницы помнят то время, когда красивую обувь днём с огнём было не сыскать (даже у спекулянтов), поэтому хватали всё, что под руку попадалось, я носила обувь от 35 до 39 размера (то пальцы подожмёшь и пятку «обрубишь», то пол-упаковки ваты в носки туфель запихнёшь и пальцы растопыришь). Но туфли, в которых я была – это было слишком даже для меня, это был какой-то мизерный 35, глаза лезли на лоб, но не купить их я не могла. Это было чудо из лакированной кожи и замши с розочкой тончайшей работы, цвета среднего между бежево-песочным и абрикосовым. Да что там рассказывать, ребёнок и так всё сказал. Мы продолжили беседу через переводчика.
- Передайте ей, что больше я эти туфли никогда не одену (тут я не лгала, больше я их носить не планировала, намучилась на всю оставшуюся жизнь), золушкины туфли может носить только сама Золушка.
- Значит, Вы подарите эти туфли Золушке?
- Конечно.
- А где же Вы её найдёте, она же из сказки?
- А я её уже нашла, разве Золушка это не ты?
К нашей беседе периодически присоединялись все желающие, большинством голосов решили, что такие туфли можно будет обуть только на свадьбу, бабушке пришлось добросовестно записать мой адрес, чтобы «Золушка» смогла мне сообщить, когда она будет выходить замуж. Вот так мы и ехали, русские, литовцы, украинцы, беседовали и даже строили общие планы. И пробираясь к выходу, спотыкаясь через горы чемоданов никто никого не назвал свиньёй. А туфли так до сих пор и лежат у меня высоко на антресоли, вдруг Золушка всё-таки пришлёт мне письмо. Хотя, замуж, наверное, уже будет выходить не она, а её дочка...
Свидетельство о публикации №111061905545