Запах персидской сирени

Запах персидской сирени

18. 06.11
К донельзя разбитым железным воротам случайный прохожий сирень прикрепил и горько и больно и всё же невольно, вдруг ожил пейзаж старых милых картин. Благоуханием утра трещали стрекозы, а чайные розы искали любви и в кистях зелёных нетронутых вишен в любви объяснялись всем соловьи.
Природа страдая, застыла на ноте, как будто ждала твой не пройденный миг и что-то  узнала, а ты осознала, что слышишь  в себе тот щебечущий крик.
Тебе показалось, что жизнь непристойна: и гроздья сирени, что клонят к земле, и ноги разутые стёрты до боли, и мысли беспечны в пустой голове. И всё это с детства было знакомо: и терпкость сиреневых ласковых дней; и жизнь что любила свободно и вольно на радость клонившимся к долу ветвей. И приторный запах персидской сирени, такой нетерпимый, отпугивал мух, раскрытые гроздья красивы и смелы к тебе наклонялись, ловя ловкость рук, а чайные розы вздыхали покорно той памятью детской, не детских разлук. И слух твой вплетался памятью боли, и ты недовольна, что  молодость-миг, легла за спиной на проезжей дороге, но  помня её, ты осталась здесь жить.
И пусть говорят, что нет песни у боли и памяти нашей не выдержать бед и пусть в этой жизни мы их не встречали: ни боль расставаний, ни радость побед. В  поэзию света вплету настроенья, и кто-нибудь скажет: «из чьих это рук?»… но я расскажу ему о песнопении,  что пела природа когда-то вокруг.   
Разрушено то, что ценилось и пело: садов полыхающих жизненный пал! И эта случайность прошлого века нам всем посылает нетленный оскал.
Ушедший прохожий, наверное, вспомнил, что здесь он когда-то и жил и любил и ветку сирени, всплакнув на мгновенье, в щель рухляди старой, любя положил.

И ты сегодня, друг мой, вспомни и зорь сиреневых рассвет и испытаешь умиленье, и память прожитых в них лет. Одни прогнившие ворота будут хранить, чего уж нет.