3. А годы летят

"А годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад"...


   Ну, кому-то, может, и некогда, да только не ему. И какой идиот придумал скрывать от больного его диагноз?  Или боятся, что человек найдет другое лечение?  Он так давно понял, что – или кто? - убивает его легкие...

   Он сидел в своей комнате, служившей когда-то кабинетом, и слушал негромкую – чтобы не разбудить жену – музыку. Как-то он переписал на отдельную кассету  самые дорогие для него песни. Из огромной фонотеки выбрал несколько – «А годы летят...», «Журавли», Шубертовскую «Аве Мария»... и, конечно, «Шаланды» - песню, когда-то спасшую ему жизнь...
 
  Еще только начало шестого. Жена спит – или делает вид, что спит, а сама прислушивается – все ли нормально? cлушает ли он свою музыку? не бьет ли его кашель?  Сколько лет они вместе?  Много... А сколько осталось? Кто знает...  Пятое он пережил, теперь пережить бы шестнадцатое... Удивительно!  Всю жизнь  поклоняться логике и здравому смыслу – чтобы теперь, умирая, понять, как  мало он понял в этой жизни... Он улыбнулся, вспомнив, как много лет назад шли они с Милой из школы...

   - Представляешь? – рассказывал он ей. – Ему прислали записку:  «Почему вы все время поддергиваете штаны?», а он отвечает:  «А вы что, хотите,  чтоб они упали?»
   -Опять ты со своим Маяковским! – отмахнулась Мила. – Вот я тебе что расскажу!  Вчера к нам привязалась  цыганка: «Давайте, я вам погадаю!» Я, конечно, обрадовалась, а Нинка:  «Мы торопимся, мы торопимся...» - и тащит меня за собой. Цыганка засмеялась и говорит: «Да успеете вы на свою электричку!  Давайте, погадаю...» А Нинка: «Нет, спасибо. Мы в это не верим». «Ну, как хотите, – говорит цыганка. – Но  кое-что я вам все-таки скажу. Вот у тебя – это она мне – по жизни будут два особых числа – пять и шестнадцать. А тебе – это  Нинке – не мешало бы спуститься  с небес на землю...» Представляешь? Пять и шестнадцать!
   - Ерунда какая! – заявил он.
   -Тебе все ерунда! Ты – как Нинка...
   - Ладно, ладно, - примирительно сказал он. – Конечно, по теории вероятности...
   - Да не нужно никакой теории! Сказано же – пять и шестнадцать! Вот увидишь!
   - Ладно, ладно... Поживем – увидим.
    Пожили.  Увидели.  Его день рождения – пятого,  Милы – шестнадцатого. Их дочерей – шестнадцатого и пятого. Поженились они тоже пятого. Кто его знает! Может, и вправду знала что-то эта цыганка?

   Он с трудом поднялся – совсем нет сил! – и налил из термоса кофе. Мила с вечера готовит ему кофе – крепкий, без молока и сахара. Она обо всем позаботилась – даже шкатулка с наградами стоит на столе – чтобы ему было нетрудно  достать... Он отпил немного кофе и открыл шкатулку. В ней - его награды. Память о войне и мирной службе. И карандаш... Когда это было? Давно. Ему было лет пять...

    Мать была редактором многотиражной газеты и часто брала его с собой в командировки. Вот и тогда он поехал с ней в Калугу – брать интервью у какого-то учителя. Учитель оказался глухим стариком, который сразу попросил говорить с ним погромче – и все равно переспрашивал. А в руках он вертел карандаш. Ах, что это был за карандаш! Остро заточенный, шестигранный, с одного конца – красный, с другого – синий... Чудо, а не карандаш! От него было невозможно оторвать взгляд! Наконец, все вопросы были заданы, ответы записаны, учитель внимательно прочитал их и поставил свою подпись – синим концом, - а когда они уже попрощались и направились к двери, учитель неожиданно окликнул их: «Подождите! А мальчик  ничего не хочет сказать?» «Ну, что вы, - засмеялась мать, - он еще маленький. Я не все понимаю в ваших рассуждениях, а уж он...» «Возьми, – вдруг сказал учитель и протянул ему свой замечательный карандаш. – Это тебе  на память».
   Так и хранится в  старой шкатулке  вместе с боевыми наградами и полученным уже в мирное время орденом «Красной Звезды» - «За участие в создании ракетно –зенитного комплекса» – этот замечательный карандаш, подаренный  когда-то Константином Эдуардовичем Циолковским...

   «...А сердце, как прежде, горит от того, что дружба превыше всего...»

   Дружба... У него было немного друзей. Самый верный - конечно, Серега. Это с ними  произошел тот удивительный случай – когда за две недели до войны они увидели  высокую женщину со снопом спелых колосьев. Потом они с Серегой сели друг от друга подальше и описали свои впечатления. Сверили. Поразились, что видели одно и то же – то есть это им не привиделось. Договорились забыть. Трудно сказать, забыл ли Серега, а он – не смог. Нет – нет, да возвращалась память к той удивительной встрече на проселочной подмосковной дороге...  А Серега погиб уже после войны. На полигоне, при испытаниях нового оружия...

   Еще нет шести... Война каждого держит по-своему... Его – тем, что каждое утро он просыпается ровно в пять – от нарастающего воя мессершмиттов.  Как  в то весеннее утро, когда он, только что окончивший Чкаловское Училище Зенитной Артиллерии лейтенант, принял свой первый бой...

   «...Летит, летит по небу клин усталый –
   Летит в тумане на исходе дня,
   И в том строю есть промежуток малый –
   Быть может, это место для меня!»

   Да, уготовано ему где-то место... Может, рядом с Серегой. Или Тимофеичем – сержантом, который опекал молодого комбата, как своего сына...

...Совсем нет сил. Даже на любимую математику... Сколько лет, просыпаясь ни свет, ни заря, он тихонько шел на кухню, а потом и в свой кабинет, и решал уравнения или брал интегралы... а теперь только и осталось сил, чтобы вспоминать – и заново проживать свою жизнь...

   После войны была Академия,  потом – служба. Сначала в военных городках, на подземных заводах,  потом в Сибири и на Украине.  Наверное,  правда, что нет ничего случайного... В тот год солдаты поймали в лесу белку и смастерили для нее колесо. Бегала она там, бегала, и добегалась – изменила  жизнь его семьи... Приехал с инспекцией маршал Неделин,  и пришел - со свитой, конечно, - к ним домой - посмотреть, как живут офицеры.  Увидел белку в колесе и смотрел минут десять, улыбался, а потом  говорит: «Как у вас здесь хорошо! Воздух чистый,  тишина... Не то, что в Москве – трамваи грохочут прямо под окном...» «А мои девчонки, товарищ маршал, - сказал он, - трамвая еще и не видели».

   Через пару месяцев пришел приказ – перевод в крупный Сибирский город, и только через несколько лет  бывший сослуживец открыл ему тайну – это Неделин распорядился перевести его туда, где "грохочут трамваи". Погиб Неделин... глупо погиб. Как Серега. Потому, что кто-то подписал Акт приемки заведомо бракованного прибора или детали.

   Он допил свой кофе и закрыл глаза. Опять подступает боль. Скоро придет медсестра – сделает укол...
   До сих пор тяжело вспоминать, как объявили ему политическое недоверие... Это было в Сибири, когда он – старший военпред – отказался подписывать Акт. Его пригласили к директору завода, просили подписать – а то рабочие не получат квартальную премию, - обещали, что потом все исправят... Вот так, наверное, уговаривали кого-то и перед тем, как погибнуть Сереге... Он отказался,  и ему – к тому же не члену Партии – дирекция и партком выразили политическое недоверие.  Из Москвы разбираться в таком ЧП прилетела комиссия... Разобрались.  Сняли директора, объявили выговор парторгу – а его с повышением перевели на Украину.

   Ну вот, уже и Мила встала. Сейчас принесет завтрак, спросит, чем ему помочь... Повезло ему с женой! Да и девчонки у них хорошие... Звонят каждый день, а младшая каждые две недели приезжает, и ведь живет  не близко – в Белоруссии. Вот и вчера, девятого мая, приезжала – с днем Победы поздравить. Не смог он ее проводить. Так и сказал:  «Когда бы ты, дочка, ни уезжала или возвращалась – я всегда стоял на перроне... А теперь не могу».

  Как она тогда с задачей ему помогла! Невольно подумаешь, что ничто не происходит случайно... Она готовилась к зачету по теоретической механике – и зачем ей нужна была эта механика?, – он привычно спросил: «Нужна квалифицированная помощь?» и удивился, когда она ответила «Да». Оказывается, преподаватель  задал им задачу и обещал решившим поставить «автомат». Он взял условие, проверил то, что решила дочь, и обещал посмотреть утром – может, найдет более легкий вариант. Нашел. Объяснил его дочери, а та на зачете показала решение преподавателю. «Можете объяснить? – спросил преподаватель, и пока она объясняла ему свой вариант решения, он увидел, что ниже написан второй. «И второй вариант – ваш?» - удивился он. «Нет, - честно ответила она. – Но я могу объяснить». «А кто же его решил?» «Мой отец».
Так они с этим преподавателем – тоже любителем математики – и познакомились, а когда пришло время уходить в отставку, тот помог ему устроиться преподавателем математики – правда, в другом институте...

   Когда же придет медсестра?..

   Два хобби у него было в жизни – математика и марки. Лет в десять он начал их собирать... Он улыбнулся, вспомнив, как  решил научить дочь  пользоваться каталогами... «Папа! – взмолилась та, – ты же знаешь, мне никогда не были интересны твои надпечатки и зубцовки!» «Сиди! Эти зубцовки – твоя машина»...

   Когда же придет медсестра?..

   Господи, помоги мне...


                ***

    Я уехала девятого мая, чтобы шестнадцатого вернуться на похороны.

    Я не смогла подойти к его гробу. Я не видела своего отца мертвым.

    Я помню его живым.