Как не пить?

                Предисловие:
   Любезный читатель. Взывая к вашему чувству юмора, прошу вас быть более снисходительным
в суждении относительно слабых сторон моего рассказа (он представлен здесь, как бы
сказать, в форме рассуждений, от первого лица, - коим и является запойный
провинциальный пьяница). Ещё так же не меньшего милосердия, я хотел бы попросить и к
моему комичному сему персонажу. Заранее согласен с вашем мнением, которое, как мне
чувствуется, вы составите о герое, по прочтению сего рассказа. Верно вам он
покажется фигурой фантастичной. Однако ж, почему бы не быть и такому удивительно
противоречивому и фантастичному характеру, как он, в наше не менее удивительное
время и не в менее фантастичный век?

    Итак, утро, около шести часов времени. Маленькая, но довольно уютная комната, с чрезвычайно душным воздухом - заполоненным грузным запахом перегара. На кровати лежит исхудалое тело спящего человека, в верхней одежде, разве что без обуви, видимо даже не делавшего попыток раздеться прежде чем лечь. В промежутках громкого храпа, - который более походил на грозное рычание зверя науке не ведомого, нежели на звук человеческий, - слышно мерное тиканье будильника, который и сработал звучным резким звоном, будучи заведённым на шесть утра.
    Неподвижное тело спящего, начинает проявлять иные признаки жизни. Храпение прекращается и видно, как с трудом открылся один глаз и началось усиленное стремление приподняться хоть немного, с решительным намерением добраться до будильника и уничтожить беспощадный звук! Опираясь на руки и покачиваясь в разные стороны, до сель спящему, но теперь уже очнувшемуся персонажу, - с похмельем невыразимым, - удаётся достичь цели своей и протяжно-трескучий звон прекращается. Словно после неимоверных, титанических усилий, сравнимых разве, что с трудом обречённого Сизифа, тело героя обессилено плюхается в исходное положение. Слышны протяжные охи и вздохи, с не внятным бормотанием не известного наречия, приходящего в себя человека.
    - Абр-р-р-а-а-вр, а-а-у-а-а-р, а-а... а-а-вр-а-а-у-у-а... тьфу... Ох... А-а-а... Где... Где... Хде это я?.. А-а-а... кажется дома... Нда... Ах!.. Воды... воды-ы-ы... Ох!.. Какая это ж сволочь будильник завела?.. Ах, нет, нет - пардон... почему же сволочь... Да!.. Кажется это я его завёл... Что это я?.. Сплю не раздевшись, что называется в штанах, а будильник завёл... Что же это значит?.. что мне сегодня на работу? Хе-хе-хе. Уже, наверно, вторую неделю, как надо и вторую неделю, как иду. Дудки!.. Я свободный человек! Да, как Ницше*. У меня возвышенный творческий зап... Ой, что это я? Необходимый творческий отпуск... Да! Чтобы мог я глубже осмыслить идею величайшего вопроса - имеет ли смысл такое земное существо, как человек и свершив труд сей, воплотить! тем самым оказав обществу и всему человечеству неоценимую услугу! О, как...
    Да, что им объяснять. Что они способны понять? Пустое... Как там говориться у этого старого хрыча Шопенгауэра*? Ваше понимание медлительно... а моя жизнь коротка... да и пошли вы все к чёрту! Хе-хе-хе...
    Однако ж, славно я вчера опять нарезался. О, какая благодать во рту... тьфу...
    Проснувшийся, как - бы сплюнув, скорчил такую неописуемую гримасу на не бритой, опухшей физиономии своей, что находись в комнате непосредственный очевидец этого действия, то он, пожалуй тоже, интуитивно испытал бы не меньшую степень отвращения вкуса, невольно вообразив предполагаемое. Оправившись и пришед уже более в себя, точнее на столько, насколько это позволяло толком не отдохнувшее, больное, ещё полупьяное сознание, сей добровольный мученик, возобновил попытки подняться с постели. Но, как будто, убедившись в четности усилий своих, так и остался лежать в том же положении, смотря рассеяно в потолок и что-то соображая. Не известно для чего, но он явно преувеличивал степень тяжести похмелья. В сущности, совершенно не проспавшись он был ещё полупьян.
    Что же вчера было? - возопил он снова в слух, словно кто мог его услышать, - Ни чего не могу припомнить... Вертятся в голове какие-то образные картинки, как отрывки сна... но то ли из вчерашнего, то ли из дней предшествующих... не-ра-зо-брать. Ох... Кошмарная мозаика!.. Так. Пень Болваныч точно был. И Лентяй Алкоголикович кажется тоже... Видимо это они меня провожая довели до дома, ибо судя по похмелью, сам бы я не дошёл. Кто же ещё?.. А, к чёрту! Всё равно не вспомню... Ох, моя голова... Ужас! Ох... Да-а-а.
    Пожалуй надо завязывать. Впрочем, уже третий год, как завязываю. Хе-хе-хе... Ну, а как тут завяжешь? Вот и все мне тоже: "Прекращай пить, завязывай!" За угрозы взялись: "Лечить, кодировать изолировать!" Сила воли, мол, у меня слабая. Да кто из вас, господа, - обратился он к каким-то воображаемым господам в угол, - смог бы в два, а то и в три часа ночи, пойти за добрые четыре - пять километров от дома, ради одной бутылочки самогона? Достучаться, разбудить всех, в том числе и соседей, выслушать проклятья хозяйки, добиться своего и в восторге вернуться домой! А, ну? Кто бы смог? О, не далёкая чернь! Да, как вы сами-то не поймёте, сократики доморощенные, что захоти я бросить пить, то и без ваших бестолковых советов бы бросил. А вот теперь на зло вам буду напиваться пьян! Воспитатели...
    Ну, как не пить?.. Или вот ещё заладили: "Разлагаешься, деградируешь; сидишь на шее у общества - дармоед!" Как это ни какой пользы? Да от меня чистого доходу, из того сколько я выпиваю, государственное казне более чем от вас! И общественно и социально чрезвычайно я полезен. Ибо, регулярно потребляя алкоголь, избавляю вас от злейшего вашего же врага - зелёного змия! Да я не заменимый сапразит... Что за чушь?.. Паразит! Ой, опять не то... Сапрофит! Вот. Да...
    Наступила пауза. "Сапразит", то есть "сапрофит" на мгновение умолк, переведя взгляд свой на прежнее место в потолке и усиленно силясь вновь зацепиться за потерянную им нить рассуждений. Он имел то вид, какой принимает иногда человек, когда пытается вспомнить слово которое он прекрасно знает, но по каким-то причинам, ни как не может вспомнить именно в этот нужный ему момент. Всю предшествующую речь свою он произносил с таким увлечением, будто в комнате находился оппонент, а точнее аудитория, - судя по множественному числу обращения, - прилежно слушающая его с интересом глубочайшим.
    - Как не пить? - продолжал он далее всё более одушевляясь, - Кодировать... Так поздно же, так поздно! говорю я вам. Знаю на перёд, как мне возразят и какие доводы приведут. Я предвосхищаю логическое развитие ваших мыслишек, господа. Вы будете меня учить, что бросить пить никогда не поздно и прочее и прочее. Нет уж, дудки!.. Раз никогда не поздно, так я и ещё подожду! Хе-хе-хе.
    Да и как не пить, когда без этого такая убийственная скука? Быт заедает чрезвычайно. Изо дня в день одно и тоже без изменений -бу-бу-бу-бу-бу. Однотонная, задеревенелая, бесконечная рутина. Ну, а захочешь вспомнить, что ни будь весёлое, анекдотец например, али каламбурчик какой, так непременно, непременно придёт на память приключение связанное с нетрезвым умом, или интрига какая, произошедшая, как в следствии очередной попойки. Ведь будучи трезвым я застенчив, скромен и крайне не решителен, впрочем, как и всякий. И безусловно на четверть не решусь из того, что совершаю в состояние пьяном. А стоит лишь немного под пить, как уже начинаешь ощущать зарождение необычайного чувства героизма и тяги к приключениям...
    Ну, хоть взять для примера наипрекраснейшую половину человечества. О! Эти прекрасные нимфы! Пола кроткого стыдливые херувимы!* - при которых трезвым, я совершенно теряюсь и не знаю не только предмета с которого следовало бы начать разговор, но и забываю, что вообще могу разговаривать! "А... нор... хор..." - вот, что я, по обыкновению, однажды, сконфуженный в прах, пролепетал бессвязно одной красавице, когда та всего лишь спросила, как мои дела. И ведь чем больше нравиться, чем ценнее её взаимное расположение, тем более я робею и уничтожившись совершенно, не то чтобы пикнуть, но и дышать в её сторону не смею!
    И теперь конечно же, излишним будет говорить о том, что всё до удивительной противоположности меняется, когда я подшофе. Вот тогда-то я уж нахожу, что сказать! И вообще, в некоторых особенных мгновениях бываю столь красноречив, что все эти ораторствующие Цицероны* и Овидии* со своими речами и элегиями, по сравнению со мной, смотрят школьниками и жалкими повесами. О! Да здравствует Вакх* и его веселье!
    Вот он отдых души! Ох, если бы за это не приходилось расплачиваться такими страданиями во похмелье... Цены бы не было этому чудотворному "лекарству" от скуки жизни!
    Ну, как ещё нормальному человеку, бежать пустоты обыденности в этом захолустье? Ведь решительно известно, что не возможно существовать без эмоций и чувств положительных. Уж так заведено самой природой. И как мне человеку скучающему, не прибегнуть к средству испытанному, а значит верному и не поднять себе настроение очередной пьянкой? И ко всему прочему способ наипростейший. Знай только, что опрокидывай стаканчик за рюмочкой... Что делать, если не могу я иначе обрести жизнерадостность? Хоть и знаю, что это возможно и пожалуй даже мне под силу... но сему нужно учиться, следовательно прилагать усилия, время и терпение. О! какая нудьга! Мне не хочется. Я ленив душой... Я, господа, быть может будучи неизъяснимо разочарованным, махнул на себя рукой и сам, добровольно деградирую в ничтожество! И при этом знаю, что смогу вытянуть себя за волосы из этого болота, что могу возродиться и так сказать, воскреснуть для новой жизни... но для какой "новой жизни"? Для чего?.. для кого?..
    А жизнь пьяницы такого, как я? О! Это романтика! Проснулся утром, как перед тобой, на повестке дня, стоит наиважнейшее дело: где бы "сообразить". Необходимо вступить в переговоры с тем, кто бы мог дать в займы, а лучше конечно добровольно пожертвовать (что впрочем одно и тоже), пусть хоть и незначительной суммой, но всё же, во благо ближнего своего. Совесть уснула, спит. А значит, нет внутренних противоречий между долгом и моралью; пробивная энергия, просто бьет фееричным фонтаном! Нет места ни робости, ни неуверенности в себе! Шествуешь словно деятель какой, то к одному, то к другому с визитами. Вот она социальная активность и организация времени! И сразу видно кто есть кто. Тот кто в займы даёт, или безвозмездно жертвует - благодетель, друг и брат. А тот, кто ни тем, ни другим помочь не может, сразу видно – подлец! Ну хоть, к примеру, друг мой Пень Болваныч. Непременно, всегда выручит, если имеет таковую возможность. И пить с ним одно удовольствие. Пьянеет от нескольких рюмочек, а закупает, что и мне порой бывает многовато. Ведь, право же, не заменимый, изумительный и хороший человек! Не то, что этот Редис Евреич. Мой универсальный, миролюбивый принцип: "Всем кому я должен тем прощаю; а тех кто должен мне во веки не прощу!" видите ли его не устаревает. Редису Евреичу, непременно нужно возвращать долги, причём ровно в сроки. Эка наивность... Тьфу... И как я его вчера умолял о полтинничке в займы. И хоть бы сжалился злодей! Ведь нет же. О-о-о, будет ужо тебе!!!
    Снова наступило молчание. Наш говоривший "деятель", произнося выше шествующую речь, под конец её всё более и более хмурился, мрачнел, сдвигал брови, так что оканчивая, уже имел вид довольно озлобленный. Теперь он шумно дышал носом и шевеля губами, видимо вёл внутренний диалог, наверно с воображаемым Редисом Евреевичем, и представлял собой картину весьма оригинальную.
    - Эх! - воскликнул он с какой-то досадой и даже хлопнул себя по лбу, - И что я сам себе-то вру? - пришедшая ему внезапно мысль, оказало большое действие. Теперь он смотрел не озлобленно, но видом крайнего недовольства собой.
    - И ведь знаю, что вру, - продолжал он всё более и более сокрушаясь, причём в негодовании неподдельном и искреннем, - знаю, что вру, а всё равно вру и обмануть самого себя пытаюсь! Ведь правильно же делает и мудро поступает Редис Евреич, что в долг и вообще, денег мне не даёт. Не подается и не вступает в игру эту, тем самым не потворствуя моему дальнейшему нравственному разложению и гибели. Конечно, здесь он хоть и старается о своих выгодах, живёт своим интересом для себя и прочее, но всё же, факт благодеяния на лицо! Пусть хоть и не осознан он им, как и результат, пусть; однако же, он есть... Кто же после сего благодетель, а кто подлец?
    О, боже... как болит голова... Ох... Напрасно я себя хлопнул по котелку.
    Что же, опять таки, до пола паркетного, то есть, я хотел сказать - прекрасного, то право, уснувшая совесть и пьяный разум раскрепощают, тем самым способствуя искусству сближения и чрезвычайно пособляя делу этому. Однако, какая разумная и уважающая себя прелестница, клюнет на алкоголика, ну хоть такого, как я? Тут верно, либо она дура (ну тогда всё ясно), либо из-за внешности своей (в виду возраста и красоты увядшей, или же природою обделена), имеет комплексов в себе неимоверно и следовательно ни капли самоуважения, а по сему выбирать ей не приходиться... Хотя в любом правиле есть исключения, ибо исключения подтверждают правила, потому, весьма вероятно и очень даже может быть и то и другое - вместе, а именно и дура и рукою на себя махнула, хе-хе-хе.
    Да и к тому же, вступать в не позволительную связь с человеком пьяным... кажется об этом у этого помешанного Литвака* говорилось... что же он говорил?.. Кажется, что-то о зоофилии*... И вообще, одному оно, как-то даже и лучше. Положительных сторон пропасть, да что там пропасть - бездна, безднище! Ни кто не стоит ежедневно над душой с миссией наставника и низменным упрёком: "опять напился, сволочь!" и как следствие, очередные увещевательные поучения, с грозой во взорах и проклятиями под занавес. Ни кто не назовёт небритую физиономию мою шкуркой по дереву, не брейся я хоть до бороды! Чисти зубы хоть раз в три дня, или вообще не чисти хоть неделю. Мойся... о-о-о, да этак и вовсе перестанешь мыться. Одним словом, кушай лук и закусывай его чесноком! Связывайся с какими угодна лицами и какой угодно степенью сомнительности репутации. Повесничай; вейся за кем желаешь; ничего не делай когда хочешь. И слово ни кто не скажет и дёргать ни кто не будет. Ни хлопот, ни забот. В общем, долой "хомуты" господа!
    Эка меня сегодня философствовать прорвало! - справедливо заметил он на свой счёт. Физиономия его теперь стала положительно меняться, и приобретать всё более сходных черт с лицом. И даже не просто с лицом, но лицом человека разумного. Левая рука потянулась к небритому подбородку, - где уж стала появляться маленькая, жиденькая бородёнка, - и стала его поглаживать; мутные, "красные" глаза и без того узкие спросонья, сузились от задумчивости ещё больше. Выражение лица его было столь необычайным, что будь в комнате случайный наблюдатель, не ведавший, что перед ним не опохмелёный, запойный пьяница, то не вольно впадая в заблуждение взора, он верно бы, ошибочно заключил, что перед ним юродивый, на которого сошла благодать небесная, или помешанный (что было бы ближе к истине), находящийся в экзальтации, от всецело поглотившей его навязчивой идеи.
    Не лишним будет отметить, ту эмоциональную нестабильность, коей был он в это утро подвержен чрезвычайно. Скорая смена настроений и присущая им не постоянность, находящаяся в тесной и не разрывной связи с переменчивостью его мыслей, ясно говорили, о крайнем возбуждении духа и внутренней тревоги. И впрямь, иногда во время речи он так увлекался и так горячился, что начинал говорить с жаром и столь убедительно, будто кто в самом деле был перед ним и слушал его. Всё сводилось к близкой, не меняемой горячке. Он и сам с лишком чувствовал её приближение и эта мысль пугала. Он тут же пытался взбодриться и развеселиться от ужасающего предчувствия неизбежного, гоня прочь тревожащие опасения, но они, то и дело возвращались, напоминая о себе и тогда леденящий страх сковывал его. Однако, такие мгновения были не столь часты и стоило ему лишь отвлечься, как внезапно находивший страх, также внезапно и вдруг проходил.
    - Ах... Всё это не то! Не то! - заскрежетал он зубами, - Вот я говорил об организации времени. Ну, какая это, к дьяволу, продуктивная организация времени, - брякнул он вновь изменив настроению своему, - когда каждый день я пьян?! Каким же, интересно, образом, то, что как раз таки порождает позорнейшую пустоту духовной жизни, может её же заполнить? О, какой смешной и глупый самообман! И самое удивительное в этом всём то, что я сам прекрасно осознаю эту иллюзию, что будто бы без шипенья пенистых бокалов* жизнь моя будет скучна и напрочь лишена радостных и светлых мгновений. Осознаю, бешусь, но не чего поделать не хо... то есть, не могу... Нда.
    Вот так же, наверно я знаю, что радость жизни и ощущение осмысленности существования своего, возможно обрести, ни как иначе, как по средствам трезвого и чистого ума. Так. Всё это истина бесспорная и проч. Всё это чувствую я каждым атомом, каждой молекулой, а всё равно пил, пью и... буду пить! чёрт возьми! Ну скажите, не парадоксальный ли я человек?
    Да какие тут могут быть парадоксы!.. Тут дело в другом... Иная мысль мне на ум приходит... Не от горькой истины ли о себе самом, я, как от тени бежать пытаюсь? Не от того ль под клич: "Усни мой разум!", я каждый день топлю его в бокале? Избрав и взяв себе в оправдание то, что возможностей-де для развития нет - и от того расти невозможно; и как, мол, тут не пить от скуки? - внушив себе и что щитом прикрывшись этим оправданием, не пытаюсь ли я отрешиться, уйдя от несносной для самолюбия правды, заключающейся в том, что не возможностей в моём окружении, но способностей, - которые если есть, то ко всему прочему ещё и нуждаются в развитии, - способностей во мне нет и от того расти не возможно, что, быть может, просто на просто и не чему... Спасательная, сладкая иллюзия закостенелого застоя и мнимое отсутствие возможностей - суть лживое оправдание созданное мной, с намерением защитить свои алчущие самолюбие и мелочное тщеславие, от уничтожающей реальности: что я такой же, как и все...
    Теперь я прекрасно вижу, что многие годы лелеял в глубине души своей, сам того сознательно не ведая, теомоническую идею, что я, - причём "Я" с большой буквы, - куда выше и способней всех остальных детей ничтожных мира*. Ха-ха. Самолюбивая чушь! идеями величия продиктованная... Ах, как же больно сердцу... Как мучительно горька эта правда! О, я с лишком осознаю и вижу, что ранее был несравненно другим человеком. Совершенно не таковым, каков есть теперь... Я, деградируя, потерял себя. Так, потеряв себя и подлинные ценности, утратил и путь которым шёл...
    Неожиданно нашедшее откровение о положении вещей, столь впечатлило и столь изумило его, что привело в такое состояние духа измененного, в коем он, сам того не замечая, приподнялся и сел на край кровати. Рассеянный взгляд, отсутствующе смотрел ни чего ни видя пред собой. Задумчивость и уход в себя, были столь глубоки, что в комнате находилось только тело его, как наверно выразился бы психолог, душа же была далеко, в прошлом ли, в будущим ли не известно, да и не всё ли равно.
    - С чего я начал пить? - продолжал он свою исповедь, но уже оправляясь и приходя в себя, - Да с того, с чего начинают многие, если отнюдь не все.
    Компания пустых и пустейших молодых людей (т.е. я имею в виду современных и не очень, - один чёрт, - продуктов технического прогресса), немеющих ни собственных здравых мыслей и идей, ни даже мнения, пусть хоть и чужого, спасаясь от скуки, - как в следствии своей духовной пустоты, - спасаясь от скуки бытия, начинает совместно убивать время. Но, так как сказать друг другу особо нечего, а обмениваться пустотой и праздностью занятие, должен признать, весьма не весёлое, то и приходит на ум "прелестная" идея: организовать попойку. Глядишь, у всех настроение улучшается. Речи, толки и смех - всё громче и радостнее. Вот кажется не знал на какую тему заговорить, теперь же, тем столько, что и не знаешь с какой начать! Вот уж действительно: in vino veritas! А на следующий день, обсуждение событий дня вчерашнего. Всем весело, смешно, хи-хи, ха-ха. Иссякнут воспоминания, не беда! Обогатим очередной пьянкой! Глядишь, уже выпиваешь каждую неделю, а там и каждый день. Так, как говорится, средство становится целью. Да... Затем, желание само утвердить собственное "я" превращается в стремление. Постоянно видимые рожи окружающих начинают действовать на нервы, бесить и раздражать. И компания, так называемых "друзей" , разделяется на более мелкие группки - кто против кого дружит. Итог, господа: всё заканчивается, как оно и должно закончиться у людей пустых, даванием по зубам и по мордасам, хе-хе-хе.
Как тут не воскликнуть: "Печально я гляжу на наше поколенье!"* Хотелось бы мне оказаться рядом и послушать, что-то воскликнул б этот буйны взглянув на наше.
    Ба! - удивлённо воскликнул он, взглянув себе на правый кулак и любуясь им, - Разбит! Ну и ну. Так, так, так. Да-а-а... Это кого же я вчера пряниками угощал? Уж не Крокодил ли Редисович опять выпрашивал?
    И нога болит, - продолжал он, засучивая левую брючину и оголяя волосатую, словно валенок ногу, - Ба! Да меня ещё и в ногу укусили! Судя по отметинам... это животное, было когда-то человеком... Ну и дела... Чудеса.
    Итак, встав с кровати, укушенный пошатнулся, потёр лоб и подойдя к окну вздохнул.
    - Ох... а погода-то какая отвратительная! Солнышко светит, птички поют... тьфу! Глаза бы не смотрели - и сплюнув, он отворотил взгляд от окна и что же? Вдруг видит под столом, - что бы вы думали? - чуть початую бутылку водки. Неизъяснимо обрадованный такому неожиданному счастию своему, он аж закрякал от восторга! Медленно и осторожно, крадучись, стал он протягивать руки к бутылке, словно опасаясь, кабы она не убежала от него.
    - Ах!.. Задушил бы чертовку! - при этих словах, он схватил её за горлышко и сделал движение будто душит, - Ну не обижайся, не сердись... я пошутил... - продолжал наш эксцентричный герой, начиная поглаживать бутылку по горлышку, словно она и в самом деле могла на него обидеться. И только отвернул пробку, только хотел было отпить, как вдруг раздался звонок в дверь. Застыв в недоумении, он стал прислушиваться - уж не показалось ли? Но позвонили ещё раз, затем ещё. Так и не сделав заветного глотка, досадуя и чертыхаясь, по пикировал он в прихожую, оставив предмет своей трепетной радости на столе.
    Посмотрев в глазок, он некоторое время нерешительным мялся у двери, видимо думая, стоит ли гостю открывать. Однако, решившись положительно, стал отворять, принимая вид, как будто только что проснулся.
    - А! Пень Болваныч! Моё почтение... (Чуть слышно.) Принесли же тебя черти с утра пораньше! (В слух.) А? Что говоришь любезный? Что я говорю? Я говорю, как рад тебя видеть в добром здравии. (В сторону.) Будь ты не ладен!..
    Что? Не в совсем в добром здравии? Голова, говоришь, болит? Прекрасно, то есть я хотел сказать, как это ужасно... Да-а-а. Славно мы вчера погуляли! Я даже не помню где и с кем вчера был... помню разве, что тебя, да Лентяя Алкоголича. Что ты милейший говоришь? Что я вчера был не в духе и придирался ко всем... и что ещё? И что Крокодилу Редисычу по редиске надавал? Да?! Ни чего не помню... (В сторону.) Ах, так вот жжешь кто меня за ногу укусил! Вот собака сутулая, повидло дешёвое!.. Кусаться вздумал! Не-е-ет, это так оставлять нельзя! Его непременно должно проучить. Будет и тебе ужо! Будет...
    А куда, позволь тебя спросить, ты соколик в такую рань летишь? На работу... По пути ко мне решил заглянуть. Ну и ну. Что, что, что? Говоришь мне, что скорее второй приход Христа будет, нежели я работать пойду... А, шутить изволите. Ну шути, шути - шутник.
    Сам знаешь, работа не х... не давление, стояла и будет стоять, хе-хе-хе. А вот опохмелиться у меня нет, дорогой друг, (В сторону.) для тебя, (В слух.) напрасно ты так говоришь. Бутылка? У меня?! Какая бутылка, что ты несёшь... Что я взял вчера с собой, перед тем, как домой воротиться? Быть этого не может! Ни какой бутылки у меня нет. Напрасно ты так фантазируешь. Вот ведь, что выдумал! Сам знаешь в каком я чрезвычайном положении, а говоришь такие сказочные вещи! И как язык поворачивается. (В сторону.) Эка память! Всё запомнил, дурман ядовитый, чего даже я не помню. И ведь, как смотрит хитро своими глазёнками, словно на сквозь видит. (В слух.) Так ты говоришь на работу? Что ж, ну ладно... иди трудись, трудись труда - больной. Да, да и тебе всего хорошего, увидимся, непременно увидимся... (Уже по уходе Пня Болвановича.) Вот ведь привязался, а! и не выпроводишь, хе-хе-хе.
    Так-с! - воскликнул он, хлопнув в ладоши и потирая их, - На чём я остановился?...
    И он вернулся к тому, от чего был оторван неожиданным приходом друга своего Пня Болвановича. Но до конца осуществить своего намерения, ему так и не удалось. Опасение худшего разрешилось...
    Сердобольные соседи, заслышав шум и крики и довольно знавшие о его пристрастии, позвонили куда следует, и наш герой, - не свершив труд свой, - был в это утро свезён на лечение. На этом расставшись, мы и простимся с ним.

                2009 год.