Алеся

Бамбуковый меч

К нам на семинар приехали японские  бойцы пятого дана Бо Фу и Си Пу. Походили в кожаных и железных доспехах, побили друг друга бамбуковыми мечами синай, обернутыми поролоновыми кольцами. Провели бои без прикосновений.
Мы сидели у татами, смотрели, и тут Леха говорит: «А так можешь», — и скатился вниз кувырком с двадцатиметровой пожарной лестницы. Поднялся, покряхтел, отряхнулся, глядит вверх, улыбается.
Бо Фу и Си Пу ничего понять не могут: «Вы осторожнее, можете все кости переломать». И давай свое: «Самое главное: поймать жизненную энергию ци противника, пропустить через себя и направить против противника».
«Самое главное», — повторяет Людка, — «это дать первым противнику в торец», — выхватила бамбуковый меч у Си Пу и со всей дури ударила Леху по лбу. Лехп лоб потирает, а Бо Фу смутился, потому что за пятнадцать лет занятий кекусинкай, где удары в голову запрещены, нанес всего один удар противнику мечом по специальному шлему. И это мастер пятого дана.
Вот в кудо, например, по голове бить можно. Там все первые бойцы русские!

На нас напали

В Китае миллион диалектов, поэтому особым почетом пользовались стихи,  которые можно прочесть по-разному на различных диалектах.
Например, из крепости посылают стихи императору:

Солнце встает на Востоке.
Как прекрасна цапля
В лучах заката.

На северном диалекте – это просто картинка природы, а если знать, что цапля – символ императорского дома и немного южно-уйгурского диалекта, то получается:

О ужас! Ужас!
На нас напали!

Поэтому все китайские стихи – это просто военные  донесения.


Алеся

Шесть раз на мобильный звонила какая-то сумасшедшая. Точнее сначала пришла смска: «ты на пленэре? привет». Я на смс отвечать не стал, думал разводка. Пошлю, а спишут тысячу рублей.
Тогда она позвонила сама, но когда я взял трубку, скинула звонок. Так она сделала три раза. Тогда я сам набрал номер, но она один раз скинула, а второй раз не взяла.
Пришел домой и все рассказал жене. Стали в Интернете и по знакомым ментам пробивать номер, но оказалось, что такой номер не существует. Мистика какая-то.
Поел, посмотрел сериал, сходил в душ, побрился. Я всегда бреюсь на ночь, все равно у меня ничего не растет, монгол, в общем. Поставил три будильника и лег спать.
В три часа ночи трезвон. Опять после моего ответа скидывает звонок. Жена спросила: «А почему ты уверен, что это женщина?»
Так продолжалось неделю. Пошел к другу художнику Армену и все рассказал. Армен, сидя ко мне спиной, вырисовывая свой очередной сюр, выдавил:
— Я ее в Алупке подцепил. Переспали, ***-моё, шашлык-машлык, а она телефон спрашивает. Я тут не разобрался и дал твой номер.
— И это лучший друг!
Вернулся домой и пытался с ней поговорить, но она все равно бросала трубку, не слушая, а позавчера звонки прекратились.
Пошел к Армену, но он не знает, где Алеся (вспомнил, как зовут).

Туалет

У Пригожиных никогда не было туалета. Хотя в целом в деревне туалеты отличные. Я сам видел ямы, глубиной в два метра, над которыми громоздились отличные, сосновые  сооружения, да не с дырами, а с седушками унитазными.  Как залезешь, попе тепло, а внизу ветер гуляет: ненавистных зеленых мух сдувает.
Татьяна же Алексеевна Пригожина всегда посылала за сараюшку. Сядешь там на корточки: от крапивы жжет, комары пищат и пребольно кусают, достоинство на обозрение всем болтается. Так и ждешь, когда соседский кобель Маросейка откусит.
Я никогда не понимал: «Ну почему?». Два зятя в доме, шоферюги, две дочки на кухне, доярки, а она: «Нет и нет».
Приезжал к ним три раза и всегда за сарай. И только на четвертый с соседом пересеклись, а он говорит:
— Ты, где остановился?
— У Татьяны Алексеевны.
— У  висельница что ли?
— У какой висельницы?
— Муж ее Леха в 67 в туалете прикинулся. Так и зовем висельница.

На абитуре

На абитуре мы математику и физику сдали легко, а вот сочинение вызывало ужас. Никто не знал, как надо писать: с партиейленинасилойнародною или без неё. Поэтому я, Паша и Валера сидели над учебниками, а Федя почему-то спокойно болтал ногами на подоконнике, курил и сплевывал с двадцать второго этажа ГЗ МГУ на обширный карниз, который проходил на уровне восемнадцатого.
В конце концов, нам надоело его спокойствие и мы спросили:
— А ты чего не учишь?
На что Федя, почесав ухо, ответил:
— Я знаю темы сочинения, купил у репетитора.
— Ну, так скажи нам, — я привстал с кровати, Валера напрягся, а Паша стал пить теплую воду из горлышка чайника.
— По трёхе скидывайтесь, я же не бесплатно их получил.
Через два часа вся общага знала темы сочинения: «Лев Толстой, как зеркало русской революции», «Владимир Маяковский и борьба с бюрократизмом» и «Тема одиночества в романе «Мастер и Маргарита». Паша гордый восседал на кровати и пересчитывал свой заработок.
Но когда мы пришли в аудиторию 01, то на доске красовался Чехов, Борис Пастернак и «Альтист Данилов».
Все стали оглядываться и искать глазами Федю, но его в аудитории не было. Кто-то воскликнул: «Какой негодяй!». Кто-то разворачивался и выходил из аудитории.
После сочинения мы нашли Федю у памятника Ломоносову. Он грозил кому-то кулаком и повторял: «Проклятый репетитор, проклятый репетитор».

Ногти

В детстве по совету мамы я носил обрезанные ножницами ногти на чердак. На чердак вела темная, деревянная, обшарпанная лестница, вонявшая котами. Если на лестницу поставить ногу, то она начинала угрожающе скрипеть. В конце лестницы был тяжелый железный люк, который надо было открывать головой: упереться теменем и аккуратно поднимать вверх, чтобы лестница не развалилась, а люк не раздавил голову.
Подняв люк, надо было бросить ногти в темноту и сказать: «Тьфу-тьфу-тьфу возьми мышка ноготки, дай новые».
Зачем это было нужно делать, мне было непонятно, да и мама не говорила ничего. Однажды я упал с лестницы и сломал руку, которую забинтовали в гипс. Гипс я носил два месяца. Когда снимали гипс, папа сказал: «К мышам больше не ногой», — и я перестал ходить по скрипучей лестнице и открывать люк головой.


Папа

Зазвонил телефон, Саша с трудом дотянулся до трубки, лежащей на краю дивана, и поднес ее к уху:
— Алло, папа?
К сорока годам и после трех браков детей у Саши не было, и он честно произнес:
— Извините, Вы ошиблись.
Но на той стороне сигнал не прервался, а молодой голос с небольшим раздражением спросил:
— А кто?
— Ну, ни папа, другой человек, — вдруг захотелось курить, и Саша взял пачку сигарет, пошел с ней на кухню и включил вытяжку.
— Вы же были в Коктебеле в 1991 году, в августе, когда в Белый дом из танков стреляли.
— Был, но это совпадение.
— А Марину Федоровну помните, Марину, — она на улице Десантников жила, дом 10, возле аптеки.
Саша представил Марину, точнее Марину он не помнил, ни лица, ни улыбки, ничего. Толька желтый купальник и жесткая скрипучая кровать. Когда кровать качалась, то казалось, что сейчас развалится.
— Кровать-то железную, наверное, выкинули давно, — зачем-то спросил Саша и глубоко затянулся, а потом и закашлялся.
На той стороне подождали, когда Саша прокашляется.
— Я не помню, до меня её выкинули. Так Вы были в Коктебеле? Были. Так вот, я Ваш сын Антон.
Саша затушил окурок в пепельнице и посмотрел на британского кота, который пытался со стола сбить лапой блестящие маникюрные ножницы жена. Врачи Саши поставили странный диагноз, который не поддавался лечению. Детей, в общем-то, у него быть не могло.
Саша покрепче прижал трубку  к уху, подошел к окну и закрыл жалюзи. Вечером, если не закрывать жалюзи, то вся квартира, находившаяся на первом этаже, сияла, как на ладони.
— Приезжай, конечно, ты учиться?
— Да по ЕГЭ прошел в РГГУ.
— Записывай адрес: метро Люблино, улица Армавирская д.10 кв. 88. Там домофон, код 4768.

Зарница

Все для чего я ездил в пионерский лагерь – это зарница. Я ждал этого дня всю смену. Я терпел уборку территории, утренние линейки, обязательные занятия в кружках только ради зарницы. Я семь раз ездил в пионерский лагерь и каждый раз участвовал в зарнице, но запомнился мне только один год, когда меня определили в группу диверсантов.
Основные силы синих должны были ударить в лоб красным, а нам надо было выйти за забор (то есть нарушить правила игры), обойти красных, перелезть забор, пробраться на площадь с флагштоком и водрузить на него флаг синих.
Мы не успели даже выйти за территорию лагеря, когда нас поймал десятый отряд, оторвал погоны и порвал знамя. То есть по сути синие тут же проиграли, но я уговорил командира отряда Яшу без погон продолжить миссию, что мы и сделали.
Перелезли через забор, пробрались на площадь и повесили обрывок синего флага. Синие выиграли, но комнадир отряда, Яша, перестал после этого со мной здороваться.

Картошка

Мы никогда не хотели сажать картошку, но каждый год страдали, а тут приехали на дачу полоть всходы и привезли две бутылки Путинки. Так приложились, что ничего не сделали, а только сели перед полем и мучаемся: «Уже стемнело, ничего не видно, как траву драть?»
Муж подумал-подумал и говорит: «Дай с газонокосилкой с леской пройдусь между рядами».  Рукавицы надел, защитную маску на глаза надвинул и вперед. В темноте его не видно, только жужжание раздается.
Утром  проснулись, а вся картошка скошена. Прямо  ботва между грядками и валяется. Репу почесали и решили: «Хрен с ним». Осенью даже выкапывать не стали., да и садить вообще бросили.
Только на нашем газоне теперь нет-нет да и взойдет картошка.

Велосипеды

Голландия самая велосипедная страна. Ездят все: и дети, и папы, и мамы, и бабушки с дедушками. Кругом рыжие дорожки, на которые не ступают пешеходы. Кругом стоянки. Я лично видел велостоянку в пять этажей. Красота, спортивный образ жизни и радость бытия.
Торчал я как-то в Амстердаме в пробке, а рядом офисный мужик в фиолетовом костюме, оранжевом галстуке и белой рубашке с длинным рукавом на велосипеде проезжает. Умудряется рулить правой рукой, а портфель у него из крокодиловой кожи в левой. Едет он (наверное, в банк вклад делать) и вдруг со всего размаху бахается в лужу об асфальт. Костюм от Армани в грязи, лицо и руки покарябаны, портфель позеленел.
Тут я и оценил, что стою в машине в пробке, а не еду на велосипеде.