Февральское

Как долго еще я буду твоим терпеньем, ответь мне, мама.
Помнишь, лет восемь назад мы сидели с тобой у драма,
Холодный март перешептывал с треском лужами
мы были с тобой одной, эдакой выношенной диаграммой
и больше никто нам не нужен был.
И я не помню, с чего началась вся эта напряженная канитель,
Во мне стало больше угрюмого; наши завтраки и постель
давно по раздельности доживают. И уже не мороз, и еще не оттепель
ты в моем сердце безжалостно зашиваешь.
Как долго еще мы вот так протянем, ответь мне, мама.
я пишу эти строки, а во мне подергиваются те открытки из Амстердама
черно-белые фото, где ты смеёшься и кружки, что папа привез из Таллина
от взаимной нехватки так быстро устали мы.
И я не помню, откуда во мне взялись эти безжалостные “повадочки палача”,
Эти колючие, неприемлемые абзацы;
твои выдохи сродни усталым глазам врача,
Утомившимся после длительных операций.
До воя и до озноба хочу как раньше, поверь мне, мама,
С неприкаянного отчаянья до улыбки последней самой.
Ты стоишь и гладишь мое детское покрывало.
- помнишь, Сань, как мы заворачивались в него, бывало?
Мам, я о нас с тобой ни на выдох не забывала.   

2010 год.