История красноармейца Шварцмана, негра-альбиноса

"Все они головорезы, и в штанах у них обрезы".
И. Губерман

«Внизу жили  приказчики, и  по ночам,  случалось,  нас будили их  стоны,
производимые по причине приснившегося  кошмара».
Бруно Шульц. Коричные лавки
Перевод с польского Асара Эппеля

Умные люди говорят, что в одной капле воды отражаются все законы мироздания, но станет ли интересно кому-то читать дневники подобного созерцателя?

О подробностях короткой жизни Израиля Шварцмана известно очень мало, но все, кто помнит об Израиле, а таких за давностью его  мгновенной гибели почти не осталось, сходятся во мнении, что ничем особым эти подробности не знаменательны.

Вопреки законам композиции не будем тянуть кота за хвост и сразу обозначим, что Израиль Шварцман окончил свою короткую жизнь в 1941 году в расстрельной яме, которая в дальнейшем получила название Братские Могилы – там немецкие власти расстреливали коммунистов, евреев и цыган.

Зондеркоманда СС, состоявшая из немецких рабочих, которым помогали местные полицаи, подводила жертв к расстрельной яме группами около пятидесяти человек, ставила к яме лицом и по команде офицера, выпускника немецкого университета, убивала из стрелкового оружия преимущественно выстрелами в затылок.

В кинофильмах показывают, что расстреливаемых ставили лицом к стреляющим, но это сомнительно – стрелять в лица безоружных людей трудно, а обречённые, видя к чему идёт, прыгают и падают в яму ещё до выстрела, кроме того у них от страха подкашиваются ноги, и они оседают вниз, создавая трудности в прицельной стрельбе.

Анализ первоисточников не даёт ответа на вопрос как расстрельные команды решали проблему расстрела грудных детей: если мать с грудным ребёнком на руках ставить лицом к расстрельной яме и спиной к стрелкам, то мёртвая мать упадёт в яму с живым ребёнком, а сверху упадут другие убитые. Как потом добивать копошащихся грудных детей? Если же мать с грудным ребёнком на руках ставить лицом к стрелкам и спиной к яме, то тоже не всё просто. Кому-то из стрелков нужно отдельно целиться в мать, а кому-то в ребёнка, договариваясь заранее. Грудной ребёнок на руках матери – довольно малая и неудобная мишень для стрельбы, тем более что стрелки вряд ли бывали трезвыми. Отбирать грудного ребёнка у матери перед расстрелом и расстреливать детей отдельно – много ненужного шума. Отсюда можно предположить, что грудных детей не расстреливали, а хоронили в яме живьём.

Многие художественные тексты и фильмы показывают подобные расстрелы. В чём-то правдиво, а в чём-то, наверное, не очень, но в одном, пожалуй, безоговорочно точно: погода в дни расстрелов должна была быть сухой, а время года – не зима. Земляные работы в морозы или под дождём проводить тяжело и неэффективно.

В дальнейшем проблему уничтожения грудных детей на территории бывшего СССР немецкие фашисты решали при помощи автомобилей-душегубок, а на территории Польши –при помощи газа-пестицида Циклон-В (Б латинское), который, лучшая в мире на тот период химическая промышленность Германии, синтезировала по принципу «спрос рождает предложение».

Обойдёмся без истерик – ниже, используя специальные литературные приёмы, изученные  мной самоучкой в трудах по теории короткой прозы, я намерен показать, что не всё в жизни Израиля Шварцмана бесславно закопано в той расстрельной яме, названной Братскими Могилами.

Мы вообще-то даже не об этом ведём речь – много людей погибло там, и написать о каждом нет возможности, поэтому решено было сосредоточиться исключительно на Израиле Шварцмане.

Израиль, а по местному – Изя, родился в бедной еврейской семье в нашем украинском городишке точно даже неизвестно когда – где-то после Русско-Японской войны.

«Многообещающее начало жизни», – могли бы сказать те, кто штудировал биографии американских миллионеров, израильских политиков, французских художников, а также музыкантов и писателей без роду и племени, но Изе, как здесь уже было написано, среди них не суждено было оказаться.

Немногочисленные биографы Изи не отмечали в нём особых талантов: работал конторщиком у НЭПмана (это не фамилия), шёл в гору, был не совсем чист на руку, судя по всему, выпивал и скорее всего, жил как все в то время, а именно надеясь на лучшее.

Перед Второй мировой войной Изя первым браком женился на украинской девушке Галине Павлюченко, что тогда было сплошь и рядом большой редкостью, и родил с ней двоих сыновей: старшего Витьку и младшего Вовку.

Поначалу молодые жили с родителями Галины, но между первым и вторым сыном освободился после двоюродных бабушек-дедушек домишко с дощатым полом на печном отоплении, с погребом, дровяным сараем и удобствами во дворе, что по тем временам было редкое счастье.

Каково жилось Израилю с Галиной и её детьми, а Галине соответственно с Израилем и его детьми можно только гадать, а можно не гадать.

«Семья дело тёмное – ночью запутают, днём не распутаешь», – писал в таких и в иных, но подобных случаях Исаак Бабель, классик местной литературы, ничем, по сути, не дополнив иного классика – Зигмунда Фрейда, «имея мать тоже родом из Одессы».

Но всё же кое-какие мелочи жизни Изи с Галиной можно задним умом реконструировать.

Еврейско-украинский брак, в целом явление довольно мирное, слегка обостряется на обоюдные религиозные праздники и вяло конфликтует на предмет православных икон в доме. В остальном же: в спиртных напитках, супружеских изменах и материальном благополучии зиждется на тех же трёх китах-слонах, что и весь остальной подлунный, так сказать, брак.

Будучи призванным с началом войны в Красную Армию, Израиль Шварцман принял короткое участие в жестоких боях под Киевом, попал в плен, был этапирован в лагерь в родном городке, из лагеря дал знать о себе Галине, строго наказав спрятать сыновей в погреб и не выпускать наружу ни под каким предлогом, а метрики, то есть свидетельства о рождении обоих детей сжечь.

Там, в погребе, вылезая на свет божий по ночам, и просидели два года пятилетний Витька и трёхлетний Вовка.

Вообще, эти погреба, малые расстрельные ямы, не только многих веками спасали от немедленной смерти, но ещё и служили недурной от неё лёгкой прививкой. Можно сказать человеку на латыни: «Моменто море – помни о смерти», а можно сказать: «Слазь-ка в погреб за картошкой, сынок». Двойная польза.

Германская расстрельная машина поначалу не очень соображала что делать с детьми от смешанных браков, тем более, что дети в таких браках рождались от подлежавших уничтожению, то матерей, то отцов, и возникала путаница, которой и без того в смешанных браках хватало, но к 1943 году вроде бы разобрались, и стали уничтожать всех без разбора детей от всех смешанных браков.

Вопреки расхожему мнению, будто Украина вся подряд выдавала на смерть евреев, детей Израиля Шварцмана соседи не выдали.

Многие так пересидели оккупацию в погребах, но нам нужны не многие, а наши.

Выходить Витьке и Вовке никак было нельзя. Судя по их наружности в зрелом возрасте, по которой, кстати, легко составить мнение о внешности самого Израиля Шварцмана, все трое были худосочными, низкорослыми, имели огромные на выкате вечно печальные и будто напуганные карие глаза, неимоверно кучерявые чёрные жёсткие волосы, крупные шлёпающие губы и узкие значительные носы с горбинкой.

Данный тип еврейской наружности, который и по сей день, как национальное достояние оспаривают евреи-сефарды и евреи-ашкеназы можно охарактеризовать для ясности короткой словоформой черноволосый негр-альбинос.

Оставшись после войны без мужа, Галина тянула детей, тридцать соток огорода, хату и хозяйство, но была счастливее многих женщин своего времени, ибо говорить о несчастной или счастливой женщине имеет смысл исключительно в сравнении её судьбы с соседскими – Галина точно знала, что её муж погиб, знала время и недалёкое место гибели мужа, и у неё остались дети – не главное ли богатство на Земле.

Выйдя из погреба, Витька и Вовка росли и бегали как все в те годы, считая самонаилучшим лакомством ломоть ржаного хлеба, крупно подбитый солью, а если ещё в блюдце с подсолнечным маслом утопить,.. но это в богатых домах.

Витька, достигнув совершеннолетия, получил паспорт на имя Виктора Александровича Павлюченко, окончил училище «на токаря», работал на заводе, женился на украинской девушке, стал в очередь на квартиру, лет пятнадцать помыкался с женой и детьми, но таки получил свою жилплощадь.

Никакой путаницы у Витьки в голове не возникало: он крестил своих детей, отмечал православные праздники, выпивал, шабашил, и в целом стал вполне счастливым человеком.

Вовка же, достигнув совершеннолетия, заартачился, потребовал от матери ответа, в кого он такой негр-альбинос уродился, узнал правду, и вдруг ни к селу, ни к городу заявил, что берёт фамилию отца.

Уговоры бабушек и дедушек по материнской линии – по отцовской их с войны не было –ничего не дали.

И хотя, в полученных после войны метриках Витьки и Вовки в графе «отец» стоял прочерк, на свет, как птица Феникс восстал из пепла Владимир Израильевич Шварцман, родной брат по отцу и по матери Виктора Александровича Павлюченко.

Витька покрутил пальцем у виска, но братской дружбе это не повредило – братья и так всё друг про друга знали.

Но бьют, как известно, не по паспорту, а по морде, поэтому Витьке и Вовке пришлось стать немного боксёрами в лёгком весе.

Вовка даже за много лет до Майка Тайсона изобрёл запрещённый приём откусывания уха у соперника, когда в равном бою шансы становились не равными.

Вовка окончил техникум, женился на украинской девушке, выпивал, был не чист на руку, работал заместителем директора на заводе, отпугивая рабочих табличкой на двери кабинета «Владимир Израильевич Шварцман», отсидел с конфискацией два года при Андропове за махинации, вернулся и отбыл на ПМЖ в Германию.

Выпускники немецких университетов, склонив немецких рабочих на самые большие в мире налоги, платили репарации детям и внукам растрелянных.

Теперь несколько слов нельзя не сказать о внуках Изи.

Их четверо, все они переженились кто на ком, уже без всякого разбора национальностей в глобальной мировой деревне. Двое из них с семьями живут в Израиле.

Интересен сын Вовки, Женька. Надо ли говорить, черноволосый негр-альбинос, Женька в лихие 90-е перепутал грешное с праведным и явился на потеху всего города в благородную еврейскую семью Фимы и Розы, предки которых 200 лет (вместе) до Фимы и Розы включительно, торговали говядиной на нашем базаре, прославленном ещё Гоголем в «Пропавшей грамоте», которую, например, я, если уже брать меня, то еле отыскал.

Женька сморозил, что он теперь «поставил на счётчик» внука Фимы и Розы и «отвечает здесь за всё», потребовал срочного погашения каких-то внучатых долгов вплоть до продажи «а я здесь причём – хоть дачи, хоть квартиры, хоть я не знаю чего у вас там есть».

С трудом удалось перевести ситуацию на русский язык: «рэкет».

Женьку пристыдили. Женька понял, уехал в Израиль, отсидел там год за махинации, вернулся в наш городок и купил себе магазин.

Недавно я, кстати, понял, почему старики в нашем городке страну Израиль всегда называли Палестиной. Во-первых, название страны Израиль сравнительно новое – намного младше самих стариков нашего городка, а во-вторых и в главных слово Израиль в нашем городке испокон веку было мужским именем, а никакой не страной.

Нельзя же целую страну называть мужским именем Изи Шварцмана, например!

Что ещё сказать?

5 июля 2008 года произошло событие, в котором совершенно отчётливо опять проявился Изя.

В берлинском филиале музея восковых фигур мадам Тюссо бывший полицейский, ныне безработный 42 лет, Франк Л. запрыгнул на стол, за которым восседала восковая фигура Гитлера, и одним махом, как Бегемот на сеансе чёрной магии у Булгакова, оторвал голову фюреру, уплатив после штраф в 900 евро.