Исповедь

              ИСПОВЕДЬ

 «Дедушка, мой милый, на исходе дня,
Что стоишь задумчиво, тихо у плетня?
И куда так пристально свой уставил взор? –
Ведь пуста дорога средь Карпатских гор.

Не клубит повозка пылью вдалеке,
Не бредёт и путник, посох сжав в руке.
Лишь орёл кружится да над ним второй,
Распластавши крылья над дорогой той.

До утра прощаясь, между рваных туч
Солнышко в закате посылает луч
И над всей округой расплескалась тишь…
Так что же ты увидел? Что ты всё глядишь?

Пойдём, деда, в хату. Рядом у печи
Посидим при свете трепетной свечи.
В этот вечер летний, что так скорбно тих,
Может, мне расскажешь о делах былых…

Ты прожил на свете много долгих лет.
Радости и счастье, горечь тяжких бед –
Всё перебывало в сердце и в очах,
Всё пронес по жизни на своих плечах.

Говорят, что рано, будучи младым,
От такой ты жизни стал совсем седым,
Словно бы промчалась вьюга по судьбе –
Так расскажи об этом, не держи в себе…»

Дед, глаза прищурив, глянул на меня
И пошёл неспешно к хате от плетня,
Дверь худой рукою настежь распахнул
И в нутро, пригнувшись, тяжело шагнул.               

Вот сидим напротив мы глаза в глаза
За столом широким, там, где образа.
Он молчит, я тоже на замке свой рот –
Так оно бывало не один уж год.

В тишине, повисшей среди той ночи,
Оплывало время воском у свечи,
Теплила лампада и бросала блик
На богомазом писанный на иконе лик.

И, когда казалось, встретим так рассвет,
Разорвал молчание речью своей дед.
Кашлянув надрывно, как в пустой котел,
Он рассказ тихонько издали повёл:

«Годы жизни нашей, в этом не перечь,
Будем мы до смерти в памяти беречь:
Что-то, может, смутно, словно давний сон,
Птицей улетевший в глубину времен,

Ну а что-то ярко в памяти своей
Сохраним навечно до последних дней,
Словно это было только лишь вчера
Или даже нынче с самого утра.

Хоть немощен я, в морщинах и сед,
С трудом различаю, где тьма, где просвет,
А жизни короче становится нить –
Память свою не буду винить…»

Он вновь замолчал и взгляд в образа.
И каплей скользнула из глаза слеза
И скрылась росинкой солёной воды
В дремучем окладе его бороды.               

И длилось молчание долго опять –
То ли хотел он вновь промолчать,
То ли память свою к началу начал
Конём быстроногим сквозь годы помчал.

А время летело, бежало, текло
И мглою ночною смотрело в стекло
И, словно теряя значенье и вес,
Звёздами падало с черных небес.

 «Мне было в ту пору как тебе вот сейчас, -
Обрывая тишину, дед продолжил рассказ, -
В холопах ходил я у пана Скребня,
Как отец мой с братьями и прочая родня.

Имел я силёнку, лицом был пригож,
Что девки-холопки падали в дрожь
И каждой хотелось со мною в вечор
Умчаться в обнимку к подножию гор.

Но только скажу, в словах не греша,
К Одарке моя стремилась душа.
А также скажу, не совравши на грош,
Что лучше её на земле не найдешь.

Любил я Одарку и с ума я сходил,
Когда целый день без неё проводил.
И сердце на части рвалось моё,
Когда  дожидался  у  яра  её.

Может, счастливо бежали бы дни,
Если б на свете мы жили одни,
Может, от счастья песни бы пели,
Если б, как птицы, свободу имели.

Но были мы с нею холопами пана –
С работы – запоздно, на работу же – рано,
А нам доставался кусочек от ночи,
Чтобы друг другу глянуться в очи.

Но судьбы связать мечтая на годы,
Мы терпеливо сносили невзгоды
И осень лишь ждали, отбросив тревоги,
Чтобы с мольбою упасть пану в ноги.

Мы бы просили, добавив в речь лести,
Чтобы дозволил в жизни быть вместе
Пока не закружит смерть прощальную вьюгу,
Ведь наши сердца прикипели друг к другу.

Однако, как небо не может без туч –
Так счастье не может без ям или круч.
Как нету прямых без извилин дорог –
Так нету и жизни без бед и тревог…

Как окрасила осень листву в позолоту,
А птицы собрались допеть к концу ноту,
Прежде чем стаей умчаться на юг –
До пана Скребня заехал пан-друг.

Был он знатней и богаче, чем наш.
Выпить любил, девиц и кураж.
И худший за паном водился изъян –
Холопов бил в кровь, особо как пьян.

Расправа была жестока и скора.
Свои иль чужие – бил всех без разбора.
Холопские жизни не ставил за грош –
Давил сапогом, словно тлю или вошь…               

В тот день поутру – то было в субботу –
Со Скребнем младым я ушёл на охоту.
До ночи блуждали, а толку на чутку –
Одну на двоих подстрелили мы утку.

В обратной дороге смеялся паныч:
«Что, Янко, не весел, пыхтишь, словно сыч?
Аль жалко в кусты улетевшую пулю?
А я бы заплакал – убей мы косулю…»

Мне ж было нутром совсем не до смеха,
Но не с устатку от быстрого бега
Через чащи густые и под небо гряду –
Чуяло, видно, сердечко беду.

И там, где на хутор тропа выходила –
Метнулся навстречу Голота Данила,
Такой же, как я, холоп у Скребня –
Он другом первейшим был для меня.

И душу мою тут же бросило в дрожь,
Словно кто-то в неё саданул острый нож –
Не случайно в предчувствии сердце так билось –
Видно и вправду беда приключилась.

В момент позабыв паныча и охоту,
Схватил за грудки я друга Голоту,
Рванул на себя, да крепко так, с маха,
Что в клочья пошла его вся рубаха:

«Давай, говори!» – я Даниле в упор.
А он от меня под ноги свой взор
И выдавил тихо в ответ лишь: «Одарка…»
Но так, что мозгам моим стало вдруг жарко.               

«Снасильничал пан, она – грудью на косу…»
Я друга с тропы и вниз по откосу
Рванулся на хутор, как раненный зверь,
Да к панскому дому, на крыльцо, да и в дверь.

Навстречу мне было Ярёма с Тарасом,
Но я отшвырнул их в сторону разом,
В гостиную тут же, где песни слышны –
А там за столами гуляют паны.

Не стал о пустом вести с ними речь,
А в лоб подлецу запустил я картечь,
Сбросил с подставок свечи все вниз
И из дому прочь под крики и визг.

Взял непосильный на душу я грех,
Пустив «петуха» до самых аж стрех,
Сгубивши в огне, вдобавок к тому ж,
Ни в чем неповинных холопских пять душ…

А дальше – скитанья, тюрьма и побег.
И годы все в кучу смешало, как снег:
Что год – то снежинка, вторая – второй…
Убийца я, внучек, а не герой…

Я эту историю долго хранил –
О ней даже Мотре не говорил,
А сын мой, Карпо, твой, значит, отец –
С расспросом, как ты, ко мне и не лез.

Но ныне, видать, пора подоспела –
Душа собралась умчаться из тела
И этим рассказом, может хоть чуть,
Облегчу ей последний и тягостный путь…»               

Он вновь замолчал, глаза свои в пол.
И было лишь слышно, как билась о стол
Капля воска с горящей свечи,
Да циркал сверчок, не таясь у печи…

Утром, встав ото сна, я позвал его: «Дед?!» -
Только мне тишина прозвенела в ответ.
Я во двор – у плетня он лежал не дыша –
В мир иной навсегда улетела душа…

Ныне так же вот я, как когда-то мой дед,
В морщинах глубоких и волосом сед,
Сижу перед вами в преддверии ночи,
В грусти безмерной сомкнув свои очи.

И тяжко хоть мне, все ж глаголю устами –
Счастье чуток лишь побыло с нами,
Но с вами пусть будет, минуя невзгоды,
Не миг быстротечный, а долгие годы…