Прикосновение к герою. Август 1963

                * * * 


     Летом  1963 года мои родители сняли дачу в деревне Хлебниково и отправили меня туда с бабушкой до осени. За три летних месяца со мной случилось много интересного.
 
    Например, однажды я от скуки (бабушка была больная и старенькая, и я, трехлетняя, была предоставлена самой себе практически круглосуточно) решила поиграть в "черепашку". То есть забралась в хозяйский огород, встала на четвереньки и принялась объедать с грядок все сорняки. Черепашки ведь едят листики, травку, одуванчики, подорожник - а чем я хуже?

    Объев пару грядок, я доползла  до мака. Он уже созрел, и прямо передо мной качались на крепких волосатых стеблях коробочки с его семенами. Я знала, что они очень вкусные (хозяйка тетя Нюра на свою голову однажды показала мне, как открывать созревшие маковые головки). Поэтому, подумав, что черепашки в принципе от  мака не отказываются, я взялась за дело с энтузиазмом.


                * * *

    А потом я заснула. Прямо в огороде, между грядок. Может, от мака, может, от какого другого черепашкиного деликатеса.

Я долго спала. До  самого вечера.

    Проснулась я от холода и плача. Вокруг было темно. Кто-то плакал совсем рядом, кто-то что-то взволнованно говорил, кто-то настойчиво меня звал.

    Голоса сшибались и разлетались, но один голос я узнала.

    "Мама!" - закричала я радостно и вскочила на ноги. Взрослые (их было человек десять) обернулись ко мне. А мама кинулась ко мне из темноты,  схватила меня на руки, стала тормошить и целовать: "Ты куда пропала? Мы тебя потеряли. Мы не знали, что и думать.Бабушка телеграмму-молнию в город дала. Мы с папой приехали тебя искать." "Я не пропала, я просто играла и уснула", - успокаивала я маму, уворачиваясь от ее поцелуев. А папочка, присев рядом, уже открывал банку с моей любимой клубникой в сахаре. И все остальные меня тормошили, целовали, тискали и очень любили.

 Счастливый это был день, я вам скажу...

                * * *
 
    Этот случай взрослых ничему не научил. Они  взяли с меня  честное-пречестное слово никуда без бабушкиного разрешения не ходить, ничего без разрешения не есть и не трогать, потом родители уехали в город,  а я на следующее утро  по-прежнему слонялась по хозяйскому участку и соседним проулкам  без всякого надзора и думала, чего бы еще придумать интересного.

                * * *


        Однажды поймала крупную красивую бабочку, назвала ее Машкой, привязала (осторожно, чтобы не повредить пыльцу на крылышках) к ее тельцу ниточку и два дня подряд выводила бедную Машку "гулять  на поводке". Насекомое трепыхалось над моей головой, падало от бессилия, подергивая крыльями, а я поднимала свою подопечную, сажала на цветок перекусить чего-нибудь и тихо радовалась: и мне  теперь было о ком заботиться, и красавица Машка обрела кров, стол и добрую хозяйку.

     А когда Машка, отмучившись, тихо ушла в мир иной, я похоронила ее под кустом морковки в спичечном коробке и решила найти себе питомца повыносливее.

                * * *

    Выбор мой пал на хозяйскую свинью, тезку почившей в бозе бабочки. Она была на сносях, обладала очень капризным и свирепым характером: чужих к себе не подпускала и кусалась, как собака.

     Но я об этом не знала и поэтому однажды ранним утром залезла в загон к мирно спящей свинье и начала ее причесывать маминой расческой. Свинья не то что удивилась -  она, говоря по-русски, конкретно о**ела. Она повернула ко мне голову и стала рассматривать меня ожившими человеческими глазами.

  "Ну что, моя маленькая, тебе приятно? - по-своему расценила я свинское внимание, - ну давай я тебе за ушками почешу или животик поглажу ...или бусики из рябинки тебе подарю. Будешь ты у нас причесанная, красивая...Хочешь?"

      Свинья открыла рот и издала тявкающий хриплый  глухой звук.  Ее челюсти хлопнули, глазки сузились.

      "А хочешь - вдруг осенило меня, - я тебя духами подушу? Подожди, я сейчас вернусь. Полежи тут без меня, никуда не уходи!"

     Внезапно я взлетела в воздух. Потому что чьи-то крепкие руки подхватили меня и в одно мгновение вытащили из загона.

     "Ты что - с ума сошла - закричала на меня хозяйка тетя Нюра (это были ее руки), - а ежели бы  она б тебя прикусила и покалечила?! А я за тебя отвечай?Да что ж ты за ребенок, драть тебя некому! Вот наказанье!"

    "Тетя Нюра! - бросилась я на защиту свиньи, -  Маша добрая! И чистая! Она мой друг!"

     "Я те покажу "друг"! Я те покажу "чистая"! Вот только еще попробуй залезть к Машке! Только попробуй! Крапивой отдеру!Ладно, иди  давай в сени, огурец возьми из бочки, похрусти. А к обеду я блинков нажарю, приходи, угощу..."

     Как я  ждала этих слов! Меня не надо было упрашивать.

    Я вприпрыжку мчалась в темные прохладные хозяйские "сени", сдвигала  с деревянной кадушки тяжелую крышку, наощупь вылавливала в рассоле с  укропом и чесноком огромный соленый огурец. И съедала его, хрустя, на хозяйском крылечке, наслаждаясь своим огромным детским счастьем.


                * * *

    Но однажды в воскресенье приехавшие  папа с мамой взяли меня за руки и повели куда-то. "Мы идем в лес - спросила я, - или  в магазин?"

   "Мы идем посмотреть на дачу космонавта товарища Валерия Быковского! - сообщил папа торжественно, - а если повезет, может быть, и его самого увидим."

    "Ух ты!" - обрадовалась я. Конечно, я знала, кто такой Быковский и чем он знаменит. Вокруг только и говорили что о его июньском космическом полете.Космонавт Быковский был для меня положительным сказочным героем, как  Дед Мороз. Кто же не мечтал посмотреть на настоящего Деда Мороза, да еще в августе?

                * * *

     Мы свернули куда-то и тут же наткнулись на Быковского. Он в тапках, синих "трениках" и белой майке мыл свою легковушку. Посмотрел на нас равнодушно и снова опустил в ведро тряпку.

    "Здравствуйте, Валерий Федорович!" - хором, как школьники, поздоровались с космонавтом мои родители.

    "Здравствуйте" - кивнул Быковский, выжимая тряпку в ведро.

     Мы отошли на безопасное расстояние и оттуда стали рассматривать Героя Советского Союза, его дачу, кусты смородины у забора, колодец и лавочку у калитки.

     "Мам, - прошептала я - как бы я хотела его потрогать. Товарища Быковского. Я никогда не трогала живого космонавта. Я бы всем ребятам в детском саду рассказала про это. " 

     "Еще чего, - сказал папа, - Быковского ей потрогать. Пошли домой."

      "Почему это? - возразила мама, - он что - не человек? У него ведь тоже есть дети."

      И мама потащила меня к Быковскому.

     "Простите за беспокойство, Валерий Федорович, - звонко сказала мама, -  вы не могли бы моей дочке пожать руку? Она очень хочет с Вами познакомиться."

     "Ну что вы говорите, - сказал Быковский, не отрываясь от дела, - она же совсем маленькая, она ничего еще не понимает!"

     "Извините", - тихо сказал мама и мы быстро отошли.

     "Вот видишь, не надо было к нему лезть, - зашептал папа, - что он о нас подумает?"

     Мы шли домой молча, а по моим щекам катились слезы. От обиды за маму, папу, за себя, которая не могла тогда объяснить знаменитому космонавту , что я  хоть и маленькая, но вовсе не глупая, и что слова "она ничего не понимает" ко мне никак не относятся!


                * * *


    В понедельник утром Таня, Паша и Оля (хозяйские и соседские дети) уже знали, что я видела живого космонавта Быковского.

    "Ты помнишь, где это? - спросил 10-летний Пашка, - показать сможешь?"

    "Пошли!" - отвага взметнулсь во мне, и мы вышли за калитку. Минут через пятнадцать мы уже были на месте.

    Чисто вымытая космонавтская машина  стояла у забора. "Ух ты.... - Пашка осмелел , шагнул и коснулся пальцем передней отмытой фары.

    Я тоже положила ладошку на нагретый капот. Он был горячий, почти как тети-нюрин утюг на плите. Но я не отдергивала руку.

"Я вам  откйою!" - вдруг раздался высокий детский голос. Мы отпрыгнули от машины.

 На крыльце дома Быковского стояла взрослая (лет пяти) растрепанная  кудрявая девочка с хворостиной. "Я вам  сяс так откйою быковскую масыну! А ну идите отсюдова! Кыс!! Кыс! Мама, бабуля! Тут масыну насу откйывают!"

    Мы кинулись прочь со всех ног. Отдышались только  у нашего дома.

   "Дура какая!- сказал раскрасневшийся Пашка, - а я ее не испугался вовсе. Надо было врезать ей как следует."

   "Ничего, мы ей еще наподдадим!" - Таня и Оля, наоборот, были бледными от волнения и страха и то и дело оглядывались на дорогу.


    Я, конечно, тоже перепугалась не на шутку. Но представляете, что я чувствовала  в сентябре, когда даже воспитательницы бросили все свои дела, услышав начало моего рассказа в кругу притихших детей: "А я  летом видела живого Быковского и трогала его машину!"