Костры апокалипсиса

Я вижу костры апокалипсиса, так же явно, как видны из окна приближающегося поезда огни большого города. Время. На заре человечества оно почти стояло, как почти неподвижны континенты ныне, но все меняется, создавались орудия труда, и человечество начинало идти вперед. Изобретались колеса, стремена и замки. Оружие. И вот уже рыцарь на лошади скачет навстречу стремительно приближающемуся будущему. Темп времени ускоряется и теперь уже всадник в кирасе слезает с лошади, что бы сесть в кабину стремительно разгоняющегося локомотива прогресса. Все, кажется, идет хорошо, паровой двигатель паровоза меняется на двигатель внутреннего сгорания тепловоза, или вообще на электродвигатель электровоза. Все быстрее мелькают верстовые столбы времени, и я теряюсь в них. Мы теряемся. Стремительное время утрачивает направленность. Оно дробится на отдельные мгновения. Больше не видно ни прошлого ни перспектив. Существование замыкается в том сейчас, которое наступает на рассвете и заканчивается на следующем. И вот уже локомотив прогресса сменился спрутом больших городов. Он держит людей в присосках квартир, сжимает земной шар щупальцами высокоскоростных дорог, всемирной компьютерной сети и линий воздушного сообщения в маленький шарик, и пускает чернильные пятна.
Пульс, удары сердца. Мы всегда складывали их в музыку. Она отражала ток времени. Шаманские пляски примитивных племен звали духов природы, люди сливались с ними и застывали в потоке одинаковых дней. Шаги. Человек входит в города, музыка становится делом музыкантов и меняется. Усложняется. Тогда музыканты начинают строить храм сложной музыки. Сначала языческий, потом и христианский. Все выше и выше, и вот уже играет орган в огромном кафедральном соборе. Наверное тогда, именно тогда, музыка ближе всего была к тому, кого называют Богом. Вот только автором музыки, верно, был не он. Поэтому она опять изменилась. Залы соборов были слишком холодны и не слишком пышны для музыкально братии. Был воздвигнут дворец классической музыки. Величественное здание, красивое и очень аристократичное. Начинается ХХ век. Студенты убегают из консерватории в ближайшую забегаловку. Им достаточно перейти через площадь с памятником и войти в дверь. По счастью, там уже стоит рояль и другие инструменты. Музыканты выпивают по бокалу вина и начинают играть другую музыку. Не такую сложную и величественную, но уже в ней слышен ход времени. Джаз. Легкость. Вот только города уже начинали отращивать щупальца спрута. И они уже давили тяжестью шума и выхлопных газов горожан. Повсеместно провели электричество и осветили подвалы. Именно в них, под горький вкус виски, под треск тогда ещё примитивных усилителей появляется новая музыка. Музыка трагедии и тоски, ночных улиц и нависающих зданий. Электрогитара и большие города родили блюз. Но паровоз сменился дизельным локомотивом Прошли мировые войны, началась холодная. Города ещё сильнее сжали горожан в тисках, опутали сетками пробок. Ускорялось вращение сжимающегося земного шара. И тогда подвала блюза стало недостаточно. Музыканты стали копать глубже. Видимо для того, что бы докопаться до дьявола. Родилась музыка в которой слышен глас рока и рокот металла. Рычание разъяренного как ответ городу. Безумие пробившееся в музыку как пульс нашего времени. И вот я, стоя в толпе слушаю эту музыку. Грудная клетка трясется под ударами низких частот. Перемены. Даже фея-флейта, сошедшая с пасторальных пейзажей далекого прошлого, больше не пьет нектар и не носит легкое платье из белой ткани. Она оделась в черную кожу, глотнула крепкого алкоголя и порхает над толпой, повинуясь указке спокойной, но только внешне, бас-гитары и в резонансе с учащенном пульсом мира, выбиваемом барабанщиком. Толпа под ней отпускает своих демонов на волю. И я выпускаю их вместе с ней. С демонами приходят и ангелы, ведь и те и те всегда вместе. Но и ангелы, подобно флейте, теперь носят черную кожу и тоже сходят с ума под музыку. И, наверное, пьют ром.
Светает. Шаги в тишине утра, музыка в наушнике, привкус вчерашнего алкоголя, утреннее солнце, и указатель: апокалипсис там. Мы идем по нему вместе. Мир меняется, меняется необратимо. И день, когда вчерашний мир стал миром ушедшим безвозвратно, и был апокалипсисом. Мы не заметили, но второе пришествие уже было. И не только второе. И будет ещё не одно. А пока... на свободу ангелы и демоны, живущие в душах, отравленных городом. Смотрите на костры апокалипсиса, и слушайте его пульс.