О поэте Александре Пэне

 

                Александр Пэн (1906-1972)


В биографии Александра Пэна хватает загадок. Наиболее распространённая версия гласит:

    Он родился в 1906 году в Нижнеколымске, расположенном почти на Полюсе холода, в Якутии.
    Отец его был евреем, мать – из шведской аристократической семьи. Умерла она, когда Саша был еще ребенком. Сашин отец отправился в Москву, а сына оставил на попечение деда Йенсона, натуралиста и охотника на белых медведей. Пэн рассказывал, что когда дед уходил, то его, внука, стерег верный пес сенбернар. Однажды дед вернулся и нашел израненного пса возле трупа белого медведя, а рядом мирно спал маленький Александр. По рассказам, дед был смертельно ранен на охоте, и умирая шептал что-то про снега, айсберги…

    14-летний Пэн после смерти деда отправился чуть ли не пешком в Москву, где обосно-вался отец, по дороге бродяжничал, подрабатывал на пропитание, порой ночевал в кустах или в стогах сена. Добравшись до отцовского дома в Москве, Александр продолжил учебу в средней школе, а по окончании Пэн поступил в ГИС (Государственный институт слова), посе-щал Государственный техникум кинематографии, стал заниматься боксом (выступал на ринге).

    Попав в Москву, Пэн познакомился с богемой. Дружил с С.Есениным. Стихи на русском языке начал писать с юных лет. Поэт-символист И. Рукавишников ввел его в круг московских поэтов. Пэн испытывал влияние С.Есенина, Б. Пастернака и особенно — В. Маяковского. Первое опубликованное стихотворение Пэна “Беспризорный” (“Крестьянская нива”, 1920г.) навеяно его долгим «походом на Москву». Маяковский услышал его и пригласил к себе.
 Одно время Пэн входил в кружок имажинистов, выступал с ними на поэтических вечерах. Позже переводил их стихи на иврит. Переводы Пэна остаются образцовыми до сих пор.
 
    В Москве Пэн становится сионистом – поборником возвращения евреев на свою историчес-кую родину, в Палестину; ходит в спортклуб «Маккаби». К тому времени Советская власть уже закрыла политические сионистские партии, но культурная и спортивная деятельность продолжалась. Пэн зарабатывал на жизнь тем, что тренировал боксеров в клубе. В 1926 году начались гонения на сионистов. Пэн был арестован, приговорен к высылке в Среднюю Азию. Существует рассказ о том, что жена Максима Горького, Екатерина Пешкова сказала Пэну «Уезжайте, Шура, вы здесь пропадете». Пешкова возглавляла тогда «Политический Красный крест», помогший уехать из Советской России многим сионистам.

    В 1927 году Пэн уехал в Палестину, поселился в Тель-Авиве. Работал на апельсиновых плантациях, на строительстве домов, был сторожем. Стал одним из первых инструкторов по боксу в спортивном обществе «Рабочий». Принял активное участие в создании первой в Изра-иле киностудии «Родина». В 1930-1933 годах был членом репертуарной комиссии театра “Га-бима”.
   
    В Тель-Авиве Пэн познакомился с ведущими литераторами сионисткой колонии-ишува – сначала с Авраамом Шлёнским, а позже с Натаном Альтерманом. Шлёнский помог Пэну с первыми литературными заработками, публиковал его в ведущей тогда газете «Давар», принадлежавшей Всеобщей конфедерации трудящихся. Он ввел там новый жанр – поэтическую колонку. Позже ее вел Натан Альтерман. Пэн всегда с горечью говорил, что лавры создания ивритского поэтического фельетона в газете Альтерман получил несправедливо.
    Пэн продержался в «Даваре» недолго. Недовольный тем, что подвергали цензуре его не слишком «национально выдержанные» стихи, он хлопнул дверью и ушел в марксиско-сионистское издание «Поворот». И если в Советской России Пэн был сионистом, то здесь, в стро-ящемся еврейском «государстве в пути» он скоро превратился в коммуниста, заявлял, что попал сюда случайно. «Меня арестовали и обвинили в сионизме, – говорил поэт в одном интервью. – Сионистом я не был, но решил, пускай говорят, и попал в Палестину. И решил, пускай так и будет». Так определилась его постоянная черта – неизменно чужой среди своих, и свой среди чужих.

    В 1947 г. Пэн вступил в Коммунистическую партию Израиля. Он сразу же стал официаль-ным «поэтом партии». «Пэн навсегда остался поэтом Великой русской революции, – писал о нем поэт и критик Ицхак Лаор, – хотя вряд ли осознавал, что в России революция закончи-лась еще до того, как он начал писать стихи.

    Широкого народного признания и литературной славы, включения в школьные учебники, вечеров памяти, сборников книг и научных диссертаций о творчестве Пэн удостоился после смерти. Зато скандальная слава дебошира, пьяницы и особенно ходока, разлучника и бабника сопровождала его всю жизнь.  «У меня все замечательно, – писал Пэн другу в 1936 г., – Все, кроме характера. Он портит мне весь вид».

     В 30 лет у Пэна обнаружился диабет, но он не лечился, считал, что сильней болезни, что водкой лечится надежней.

    Именно тогда в жизни Пэна произошли события, о которых до сих пор говорят в Израиле. Он, 25-летний красавец-поэт, повеса, любитель покуражиться и выпить, встретил Хану Ровину, которой было за 40 – звезду еврейского театра, национальную гордость Земли Израиля.   

    Познакомились они на репетициях спектакля «Ученик дьявола» Бернарда Шоу в интерпретации Александра Пэна и Моше Змири. Израильский поэт Хаим Гури много лет спустя о том знакомстве вспоминал так: «Пэн был высокий, белолицый, в черных ботинках, в кожаном пальто, и выгладел как принц. Город в ту пору был маленький, поэты в нем - тоже напе-речет, а Пэн выглядел весьма впечатляюще и привык разбивать сердца поклонниц».

    Хана стояла у истоков российского еврейского театра. Правда, познакомились они с ней еще раньше, в Варшаве, когда искали молодую актрису, знающую иврит, и обрадовались, услышав, что она играет на этом языке чуть ли не с детского сада. В 1921 году Хана вышла замуж за актера «Габимы» Моше Галеви, но спустя несколько лет разошлась с ним. А у Пэна к тому времени была жена Белла и двое детей. Хана, впервые увидев молодого поэта, потеряла покой, да и Пэн, встретив на своем пути звезду «Габимы», забыл обо всём на свете.

    Их роман продолжался два с половиной года и стал самой известной любовной историей еврейского ишува Палестины. Это был океан страсти, со всеми его приливами и отливами. Какое-то время влюбленные арендовали квартиру в Тель-Авиве. В веселый праздник Ту бишват 1934 года от этой любви родилась дочь, которой они в честь Нового года деревьев дали красивое имя Илана. Девочка родилась в Иерусалиме – мама захотела, чтобы в доку-ментах дочери местом ее рождения значился именно этот древний и вечный город.

    После рождения девочки Хана серьезно заболела и оставалась в Иерусалиме в течение нескольких месяцев. Она почти умирала, и весь ишув, затаив дыхание, ожидал известий о состоянии здоровья национальной актрисы. На улицах, в магазинах - везде люди спрашивали друг друга: «Как она сегодня?», и каждый знал, о чем и о ком идет речь.

    Александр Пэн иногда приезжал в больницу, навещал Хану, но отношения между ними ста-ли портиться сразу после рождения дочери. Именно тогда, во время редких посещений Ханы в больнице, он успел влюбиться в медсестру по имени Рахель, которая позже стала его женой. Она оставалась с Пэном до конца его дней, прощала все измены и попойки, а после его смерти привела в порядок его архив.
 
  Так окончился бурный роман Ровиной и Пэна - роман, о котором сняты фильмы и поставлены спектакли.

    Хана Ровина, вырастив дочь, дожила до девяноста одного года (на сцену выходила до вось-мидесяти девяти) и умерла в 1980-м, Александр Пэн умер в 1972-м, оставив миру несколько поэтических сборников, лучшие переводы Маяковского на иврит и несколько песен, ставших народными. В одной из них сказано: «Я безвестный поэт, а ты — великая артистка, но, в конце концов, твой облик изгладится из памяти людей, а моя песенка останется на устах. Был или не был — решит история».

По рассказу дочери поэта Зерубабелы, в 1972 году, умирающий в больнице Александр Пэн
звал деда, шептал про айсберги и белых медведей.

   
 С 1934 года Пэн стал больше писать стихов о социально-политических проблемах. Его даже называли «еврейским Маяковским». “Я пожертвовал красотой ради сути, — писал он, — и по-святил свою поэзию активной борьбе, служению делу социализма и мира во всем мире”. Его стихи и поэмы становятся плакатными призывами, проникнутыми пафосом веры в грядущую победу коммунизма. За первым стихотворением этого цикла “Видение Женевы”, опубликован-ном в марксистском журнале “На повороте ”, последовали поэмы “Против” (1935), “Первое
мая”, “Испания на костре”, “Мир в осаде” (1942).

    После провозглашения Государства Израиль Пэн вступил в Израильскую коммунистичес-кую партию. К британским колонизаторам Пэн обращает стихотворение «Стоящим на крови»  (1947).

    В 1947 году Александр Пэн возглавил литературное приложение газеты Израильской ком-партии. В одном из стихотворений - “Новая родина” - Пэн писал, что он “для новой родины, / для чуждых берегов, / ... исторгнут из снегов, / ... брошен в жар пустынь”. Он выражает свое кредо, ставшее целью жизни, словами о стремлении слить воедино приверженность двум родинам, слившимся в нём по-братски / Израиль, / СССР — / две родины моих”.

    Пользовалась популярностью и интимная лирика Александра Пэна. Восприняв поэтику школы А. Шлёнского и Н. Альтермана, он стал писать исключительно мелодичные стихи, которые легко ложились на музыку – такие, как «Подайте кирпичи», «Земля моя, земя», «Песня пьяницы» и другие. Многие из его стихов становились песнями. Более того, Пэн был в Израиле одним из создателей жанра стихов для эстрады.

    В 1959 году Пэн поехал в Москву на международный конгресс писателей. Там стихи Пэна издали по-русски тиражами, которые не снились ему в Израиле. Он много выступал перед пи-сателями и рабочими, встречался с советским лидером Никитой Хрущевым, был у него во время прогремевшей тогда «встречи с интеллигенцией». Казалось, Пэн должен быть на вер-
шине славы.

    Но то было время, когда травили Бориса Пастернака, посмевшего опубликовать свой роман «Доктор Живаго» за границей, да еще получившего Нобелевскую премию по литературе за это. В СССР бушевала анти-пастернаковская кампания. Писатель то ли заперся, то ли находился под домашним арестом у себя на даче в Переделкино. Пэн, знавший Пастернака еще с 20-х годов, пытался выяснить его адрес. Адреса не давали, но он каким-то чудом узнал и вечером скрылся из гостиницы. Воспоминаний о встрече с Пастернаком не сохранилось. Неизвестно даже, сумел ли Пэн до него добраться. Дочь вспоминает, что вернулся Пэн под утро, трезвый и злой, длинно ругался по-русски, восклицал «Чтоб они все сгорели» и даже (небывалое дело) отказался от предложенного коньяка.

    Пэн перевел на иврит ряд стихотворений и поэм Маяковского (“Избранные стихотворения”, Т.-А., 1950) и был одним из составителей сборника переводов на русский язык “Поэты Израиля” (М., 1963). В СССР вышел сборник стихов Пэна в переводе на русский язык “Сердце в пути” (М., 1965; редактор и автор предисловия Д. Самойлов; более трети стихотворений переведены с иврита автором) — первое советское издание, которое посвящено творчеству одного израильского поэта.

    При жизни Александру Пэну, как и его любимому Лермонтову, довелось увидеть всего один сборник стихов. В 1957 в коммунистическом издательстве вышел сборник «В середине пути», единственное прижизненное издание стихов поэта в Израиле.

    Сионистский литературный истеблишмент продолжал игнорировать «агента Коминтерна». Пэн безуспешно пытался найти автора предисловия за пределами коммунистических литературных кругов. В конце концов, по его просьбе вступительную статью написал Михаэль Гарсэгов, впоследствии, замечательный историк, профессор Тель-Авивского университета. Статья Гарсэгов была единственной критической работой при жизни поэта, посвящённой его творчеству.
   
    Лишь после смерти Пэна стали появляться книги, сборники, критические работы. Три следующие сборника Пэна вышли посмертно: . Сборник стихов «Было или не было» вышел в Тель-Авиве всего через два дня после смерти поэта,“Улица односторонней печали” в 1977г.; “Ночи без крыши” в 1985г. (в русском переводе сборник и поэма, давшая ему название, “Ночи под небом”).
   
    Два замечательных ивритских поэта были надолго исключены из официального пантеона израильской литературы – Ури-Цви Гринберг – считался правым экстремистом, националистом, а Александр Пэн – коммунистом, левым экстремистом.  Но быть коммунистом в Израиле во времена, когда в СССР антисимитизм был государственной политикой, когда лучшие силы еврейской интеллигенции там физически уничтожались или лишались возможности работать, означало противопоставить себя всему народу. «Если бы он не был в том лагере, где он есть, – жестко сказал о Пэне в день его 50-летия Натан Альтерман, – его праздник стал бы праздником всей ивритской поэзии».

    «В юности мы пели песни на его слова, – пишет профессор Хагит Гальперин в биографии Александра Пэна, – и мы не знали, кто их автор. Александр Пэн был известен благодаря скандалам, гульбе, светским сплетням, историями с женщинами, но то, что слова самых популярных песен нашей молодости принадлежат ему, мы не знали». И Гальперин приводит целый список песен из золотого фонда ивритской поэзии, чьи слова считались «народными».

    Когда в 2005 году вышло двухтомное собрания сочинений Александра Пэна, то критика была восторженная. Хотя многие отмечали, что справочный материал недостаточен, что необходимо объяснить, почему, когда и как было написано то или иное стихотворение, о чем и почему поэт говорил. Новая биография, написанная Хагит Гальперин, как бы отвечает этим требованиям. Некоторые критики писали: лирика Пэна вошедшая в золотой фонд ивритской поэзии – это замечательно. А вот кому нужны политические стихи Пэна, например, написанное в 1949 году стихотворение в честь захвата коммунистами власти в Китае?..

    В 1981 году Первый канал Израильского ТВ снял фильм про Александра Пэна. Песни на слова Александра Пэна обрели автора, хотя до сих пор многие считают, что в них «слова народные». Это и есть настоящее признание.


                Статья скомпонована по материалам Интернета
                Там же - фотографии Александра Пэна