Поэтессе Лире Абдулиной

В почтовых ящиках, в ЗАТО
Безгласно, серо, сиро, больно.
Себя обворовав невольно.
Я жизнь  меняла ни на что,

Рвалась  поэзии волна,
И о заслонки разбивалась.
Была, быть может, и неважной,
Но  неуслышанной она,

Так как до точки куража,
До взрыва строк не доходила,
Не поднималась на ходила,
Чуть равновесие  держа.

Должна была, как все,  молчать.
И сердце сдерживать рукою.
Служить чужому аналою
И карты в тайности крапать.

Ступать по камешкам тайком
И лгать родимым и знакомым,
Что рядом я живу с их домом,
Да часу нет вбежать в их дом.

Я отказалась от себя,
Теснила Музу раз за разом,
Всю жизнь, живя лишь для показа,
Себя любимую любя.

А для системы я ничто –
Ничтожный винтик в механизме,
Сокрытый до недальней тризны –
Как житель тайного ЗАТО.

Страшилась выброшенной быть
От настоящей, вкусной пайки
Разгневанной и злой хозяйкой,
Тянула скрытой битвы нить.

Другие ж, в чьих руках перо,
Окрепнув,  от  цепей  сбежали:
Мне вот Абдулину  назвали –
Та в жизни выбрала «зеро».

Кормушке волю предпочла.
И Лиру подарила людям.
Она, как праздник среди буден,
Цветком  поэта  расцвела.

И  сыск летел через нее,
И плёл над нею паутину.
Рвала Абдулина куртину,
Призвав Свободы торжество.

Рвалась на волю не одна,
Нешумов пробивал дорогу.
Сексот  за всё судил их строго,
И сеял кривды семена.

Клик буревестницы – крепчал.
Звучали так победно мысли.
И вещие слова нависли,
Над тем, кто плеткой власть держал.

Теперь вот дышится легко –
Пиши, пиши себе, Емеля,
Не зная совести и меры,
Кидай заряды «в молоко».

… За Влада и за Лиру больно,
Пусть поздно - правду-матку режь!

В ЗАТО хоть и пробита брешь,
Но дышится ли там привольно?