На пути к Свету. Об Анастасии Цветаевой

     С  каждым годом всё больше (и  очевидней!) Анастасия Цветаева выходит из "лучезарной" тени  сестры своей Марины. Всматриваюсь в лицо Анастасии Ивановны (снимок на обложке книги «Воспоминаний», сделанный с односторонней подсветкой) - так тверды и глубоки морщины, что  взор её как будто бы светится  сквозь кору Мамврийского дуба!

     Когда-то в католическом пансионе, в Лозанне, ей поручили в любительском  представлении для детей «Приезд тётушки» сыграть главную роль – маленькой, горбатой и старой тётушки. Поначалу дети  встретили её настороженно и недружелюбно, но «тётушка» всех очаровала своей удивительной добротой. В апофеозе спектакля девятилетняя «тётушка» Анастасия говорит: «Нельзя судить о дереве по его коре!», - и дети  радостно с ней соглашаются. Соглашаюсь и я, глядя на «кору» лица, и явственно вижу, что Настя (а по-домашнему – Ася) сыграла, ни мало, ни много, а свою судьбу.
     Встречая  её строгий взгляд, припоминаю строки, написанные Анастасией Цветаевой в 40 лет:

Гляжу на мир внимательно и строго,
Быть может, вижу многое до дна,
А человека я ещё с порога
Опознаю. Есть трусы, есть борцы
За правду. Есть ещё – но с полуслова
Лишь тот, кто без оглядки верит в Бога,
Поймёт меня – и свет во все концы.

     Близ тех, кто верит в Бога, выражение «борцы за правду» звучит, конечно же, иронично. Но кто ж  в том страшном  1934 году, да и сегодня, 70 лет спустя, в эпоху "разнузданно-стыдливую" – может без оглядки верить в Бога? Горсточка юродивых? И кто ж поймёт Вас, милая Анастасия Ивановна?!
     В  Вашей юности, столь горячо порывистой,  с высоты седых воспоминаний, конечно же,  нетрудно углядеть радикальную возможность поворота к Богу. Но тогда бы  нужен взгляд уж никак не путаника (хотя и  гениального!) Розанова.   А Вы вкусили от его «тёмных лучей» и… «Дорогой Василий Васильевич! – написали  ему. – Только что кончила Ваше «Уединённое». Вам 59 лет, а мне 19, но никакой разницы, потому что Вы пишете о том, что ВНЕ (выделено А.И.Цветаевой – Г.К.) возраста, и Ваша книга -  родная…». Розанов откликнулся тотчас: «Настя, - писал он, - как ты? Что ты пережила? Откуда такой ГЛУБОКИЙ (выделено  В.В.Розановым – Г.К.) тон в 19 лет?..».
     И Анастасия кинулась в Петроград, и в долгом вечернем разговоре с глазу на глаз буквально «сшибла с ног» изощрённого метафизика:
     - А всё-таки, Василий Васильевич, - сказала она ему в безоглядной отчаянности, - я чувствую, что больше вам сил отдаю, чем вы мне! Что до конца, до самой глубины вы меня не поняли. Нет, постойте, дайте сказать! Если бы поняли по-настоящему, вы были бы счастливы мной! Я была бы вам драгоценной находкой! Весной в вашу старость! А вы…
     Розанов обескуражен. Но смотрит ласково, советует ей прочесть его «Людей лунного света».
     - Нет, ты – не бархат, ты – шёлк, - говорит ей на прощание. -Шелестящий шёлк. В тебе есть тончайшая сталь – твой лунный свет!
     Через 70 лет Анастасия Ивановна припомнит и отъезд: «Я стою у окна в поезде, ночь, полёт… Курю. Петроград тает лунной мглой».
     Ох, уж эта луна! В волнах лунного света  с упоением купалась творческая интеллигенция «серебряного века»: какой он влекущий, какой усладительный! Чистое инфернальное серебро! То есть – тьма, принимаемая за свет. А на языке церковном – прелесть.
     «Я всё реже молюсь, - вспоминает  о том времени 80-летняя старица, - всё отчётливее отвергаю Бога».  С кем, как говорится, поведёшься…  А водилась юница с заигрывающими тогда со тьмой модными поэтами: Максом Волошином, Эллисом, Аделаидой Герцык,  прозванной «сибиллой»… Была знакома  с Андреем Белым,  Брюсовым, Садовским… А гениальная сестра Марина? В те годы совершенная «наполеономанка», которая, по словам же  младшей сестры,  тогда « в непомерной гордости легко и пылко делала зло»  и  -  «нелегко на добро сдавалась!»?..
     Юная Анастасия напишет атеистическую книжицу с гордым названием «Королевские размышления» и пошлёт её маститому  философу Льву Шестову. Через три дня «пожилой бородатый философ с печальными глазами» сам привезёт прочитанную рукопись. «Я бы хотел, - скажет он, - чтобы ваша рукопись стала известна России, и я предлагаю вам письмо моё о ней в любой толстый журнал». Анастасия, как и сестра её, была  горда  - и от протекции пылко отказалась: «Хочу войти в литературу самостоятельно!».
     Как и сестра… Они с сестрой жили тогда чуть ли не в абсолютном смысле «душа в душу».  Видели часто одни и те же сны! Анастасия знала все Маринины стихи наизусть. Они и выступали на литературных вечерах вместе – в один голос, в одной интонации, одновременно! «И всегда на бис», - вспоминает Анастасия Ивановна. Но  пути  их расходились всё дальше и дальше. Марина уже в 1911 году пророчески напишет:

Две неразлучных к разным долям
Помчатся в разных поездах.

     Здесь не место для исследования  этих «разных доль». Скажу лишь, что судьбы сестёр  разнились духовно всё резче и резче, хотя, на первый  взгляд, до 1922 года будто бы и  «рядились в одни и те же одежды». Анастасия –  в исканиях своего земного счастья: слава и любовь, рождение сына, разлука, вторичное замужество,  роковая страсть… рождение второго сына и почти одновременная смерть мужа и младенца…  Новые поиски любви … Миллион терзаний! Но ведь что-то тайно духовное, совсем не такое, как у Марины, накапливалось и, наконец,  пролилось в душу. Как в пушкинском «Страннике»: «Я вижу некий свет!».
     На 28-ом году  жизни Анастасия отсекает  все «страстные утешения» - и принимает обет: ни курева, ни мяса животных, «твёрдость в одиночестве, невозврат в лоно семейной жизни и уход от сексуальной близости». Эту внешнюю сторону «тесного пути» она сделает неприметной: только посвященные  знали, что эта красивая, общительная и весёлая женщина  живет  как аскет.
     Что же сказать тогда о стороне внутренней – духовной? Глубока криница! Недаром  крестный сын Анастасии Ивановны  архимандрит Виктор (Мамонтов) твёрдо обронил: «Анастасия Цветаева была и остаётся фигурой таинственной!».
     Что мы, например, знаем о её трудах молитвенных? Литературный секретарь Анастасии Ивановны – Станислав Айдинян опубликовал такое  свидетельство:
     «В её небольшой московской квартире… над кроватью, скрытой за ширмой – большой иконостас: лики Христа, Божией Матери, православных святых…
     Бывает, засидишься за срочной работой вместе с Анастасией Ивановной – за правкой рукописи, и она не отпустит в ночь, забеспокоится, уложит в кухне, и из комнаты долго слышны тихие слова молитв. Сколько бы раз среди долгой молитвы ни задремала, вздрогнет, проснётся и продолжит – до конца.
     В воскресенье в сопровождении кого-нибудь из друзей – непременно, если не больна – в церковь – исповедаться, причаститься. За советом обращается к своему духовному отцу, священнику».
     Промыслом определено было рабе Божией Анастасии пройти все адовы круги ГУЛАГа, а затем – и по хрущёвской слякоти, и по ухабистым дорогам  иных советских "свобод". Почти столетней старицей ( ведь ушла она совсем недавно -  в 1993 году, 5-го сентября), Анастасия Ивановна пожила и во дни  «демократических свобод», издав, на удивление всему миру, книгу  первоклассной прозы - «Неисчерпаемое». Щедрая и талантливая душа! Но сколько же (и каких!) её даров было у нас похищено! При аресте, как вспоминает Анастасия Ивановна, у неё изъяли целый сундучок рукописей – романов, повестей, сказок. «Приобщили к делу» и её перевод «непереводимой» (по сложности стиля) книги Томаса Карлейля «Heroes and heroworship». Михаил Михайлович Морозов (который вырос из Мики Морозова –  помните его портрет  кисти Валентина Серова?) - блестящий знаток английской  литературы, выдающийся шекспировед  называл цветаевский перевод «конгениальным». И все эти богатства затеряны (или хранятся?) в недрах лубянских архивов!
     Анастасия Ивановна   попыталась воссоздать роман, написанный  в  гулаговской «шарашке», и  от которого, по её словам, сохранились лишь «руины». Речь о романе «Amor» - этой  исповеди женского сердца. Впрочем, у Анастасии Ивановны всякое (по её обету!) слово правдиво, а сказанное о себе – исповедально.