Финал повести...

Трудно писать о последних днях любимого человека. Я не был свидетелем драмы Александра и его трагедии, которая произошла в моё отсутствие, когда я находился в командировке. Поэтому я использую чужие представления и разные слухи, пытаясь их обобщить и сделать правдоподобными.

В самое последнее время Александр всё чаще оказывался в цепких лапах темных сил и мистического настроения (Анна). Его посещения заброшенного дома возле Курского вокзала стали почти регулярными. Он оказывался в этом доме всякий раз, как чувствовал себя плохо после значительного потребления спиртного и кутежей в ресторанах.

Здесь у него появились знакомые, которые относились к нему с большим “уважением” и признательностью за постоянную финансовую помощь.

Надо сказать, что он с ними не бражничал и не поддерживал тесных отношений. Только один раз он услышал от старшего слова “пушка и поросята”. Он уже не помнит – к чему их произнес старик. Но они застряли у него в башке, как заноза в заднице.

Пришло время, и Александр познакомился со стариком ближе. Звали его Егор, он потерял квартиру в результате каких-то махинаций, но чувствовалось, что Егор не прост и обладает большим жизненным опытом, поработав инженером в физико-химическом институте имени Л.Я. Карпова и во многих других местах, так и не найдя себя. С ним можно было поговорить на многие темы, но Александр проявил особый интерес к “пуш-ке и поросятам”. В блатном языке он уже разбирался довольно хорошо и сразу перевел эти слова на простой русский язык, как “пистолет и патроны”.

- Егор, ты как-то упоминал “пушку и поросят” – к че-му ты говорил об этом?

- Много будешь знать – скоро состаришься - ухмыльнулся в свои усы Егор.

- Если бы ты только знал, насколько я стар – ты как относишься к стихам?

- Хорошие люблю. И прозу также. Вот, например, Веню Ерофеева люблю до смерти – стало ясно, что этот старик совсем не прост. И Александр решился прочитать свое стихотворение:

Отцвела моя сирень,
Отцвели пионы,
Хоть не свойственна мне лень,
Да устали кони...

Уж не мчатся по полям,
На ходу не рвут ковыль,
Привязал их к тополям,
Дремлют, вспоминая быль...

Знать, в той дреме сладость есть,
Хоть и есть тревога.
До конца не спета песнь,
Только слов не много.

А слова те так нежны,
Столько в них мечтанья,
Чувства все обнажены,
Словно остов зданья.

И, учуяв тот покой,
Что навек приходит,
Не идут на водопой,
Только ухом водят...

Егор закряхтел, стал крутить кончики усов и, наконец решился спросить:

- Это чьи стихи. Я думаю, что твои: так знай, что они сдавливают моё сердце. Я едва сдержался от слёз. Ты молодец. Чего, всё-таки ты хочешь?

-  Я хочу “пушку с одним поросенком”. Ты понимаешь, что здесь не должно быть “липы”. Речь идет о жизни и смерти – выдавил Александр.

- Ну, ты даешь. Кого это ты решил грохнуть. Бабу? Так бабы не стоят ни поросенка, ни пера. И почему только один поросенок – задавал вопросы Егор, но понимал, что Александр не может отвечать на них.

- Знаешь, Егор, у моего отца всё есть, но я не могу подставлять его. Он очень большой человек – с какой-то хрипотцой произнес Александр.

- Черт с тобой, достану тебе... Я вижу, что ты человек серьёзный и тебе это нужно для серьёзного дела. Прочитай еще стих! Что-нибудь про одиночество.

Саша вспомнил такие строки:


Ты спроси у меня имя и отчество,
Я ответить всегда буду рад.
Называюсь я так - о д и н о ч е с т в о,
Одиночества гиблый заряд.

Ты спроси у меня для истории,
Отчего не хочу я молвы.
Я отвечу, что слабые стороны
Раздувать захотели бы вы.

Ты спроси у меня захмелевшего,
Почему моя жизнь, как игра.
Я отвечу, да ну ее к лешему,
Не стремлюсь я в обещанный рай!

Ты спроси у меня: чего хочется,
Как случилось, что я так поник.
Я отвечу, но что-то неточное,
Ухмыльнусь:  не молод, старик!

И вся боль, как слепое пророчество,
Сдавит грудь, набежит на лицо.
Я скажу, что мое имя - отчество
О д и н о ч е с т в а  круг иль кольцо.

Когда он закончил читать, Егор плакал. Он плакал, не проронив ни звука, но слезы потоками лились из глаз. Когда же это бесшумное извержение закончилось, Егор сказал только одно слово: “Сильно!”.

-Ты даже не понимаешь, какой ты поэт – это Егор сказал глухо, так как его продолжали душить слезы. Видимо, в его жизни было что-то созвучное этим строкам. Черт её знает, эту дурацкую жизнь.

Я понял – тебе нужен пистолет с двумя патронами. Александр хотел было возразить, но Егор его перебил: именно с двумя, т.к. один пойдет в твоё дело, а второй (холостой) – на проверку работы пистолета. Всё должно быть чисто. Цена тебе неизвестна, но я её называю уже сейчас – два с половиной куска. Половина мне за работу и риск общения с тобой. Пистолет я очищу от моих пальчиков и, почему-то доверяя тебе,  передам волынку сам. На пистолете нет убийств, но после того, как ты сделаешь то, что наметил, тебе будет всё до лампочки. Вот так на меня подействовали твои стихи и твоя правильная внешность.

Через неделю они встретились вновь и пистолет, имеющий чистое прошлое нашел нового хозяина.

- Давай выпьем, чтобы так же хорошо стрелял, как на пробе – сказал Егор и бутылка армянского коньяка с пятью звездочками  послужила для скрепления дружбы.

Через два дня, в день смерти Димки, его отец покончил счеты с этой жизнью, выстрелив себе в рот. Пуля вышла через затылок. Прекрасный был пистолет.

На обшарпанном столе заброшенного дома, недалеко от Курского вокзала, лежала записка, в которой Александр прощался с Верой Михайловной, Виктором и уже спокойно почившим Петром Петровичем.
Была также приписка для друга А. Саратова. "Никогда не повтори мой пример".   



Мне говорят - стихи твои горьки,
Ветров в них много, воронья, печали.
Стихи мои, наверно, обвенчали
С сухой полынью в ямах у реки ...

Они обвенчаны с неистребимым хламом,
Лежащим в буйных лопухах.
Стихам моим не чужды "ох" и "ах",
Озноб от мата, брошенного хамом.

Они родня проселочных дорог,
Где вязнут трактора и покидают силы.
Их муза - край  родной, извечно-милый,
Где высохший от зноя серо-белый рог.

Они напоены предутренним туманом,
Окроплены росой, как в храмах тихий люд,
И тихо ждут свой высший суд,
Без зависти, без злобы и обмана.

И в них самих обмана нет ничуть -
Лишь обнаженность да остатки веры,
Разумный пессимизм, как у гребца галеры,
Не знающего той галеры путь...

АС.                06.06.2011


Рецензии