Одичавший юбилей
Этот злополучный перелом был следствием нелепого, но трагичного события – потери старой кобылы Майки. Лошадь для старика была не только незаменимой помощницей в хозяйстве, но и транспортным средством, благодаря которому, мог получать пенсию и делать покупки в райцентре. Днем Майка паслась на лугу сзади дома, а ночью находилась за крепким засовом в старом хлеву. В ожидании сына Иваныч, перебрав на радостях самогонки, крепко уснул, а кобыла, оставшись на улице, стала жертвой одичавших собак. Когда наутро старик увидел разодранную Майку, пришел в отчаянье. Надо же было случиться такому именно тогда, когда он собрался ехать за покупками к своему юбилею. Громко матерясь и сетуя на судьбу, старик заковылял на протезе в дом, но вдруг, споткнувшись о ступеньку, упал с крыльца и сломал ногу. Отлежавшись некоторое время, он посмотрел на улицу и похолодел от ужаса. К его двору подходила та самая одичавшая свора собак, которая задрала его лошадь. Глянув на них, старик понял, что в их глазах он очередная кобыла.
Корчась от невыносимой боли, Иваныч кое-как ползком забрался в дом и плотно прикрыл дверь. Теперь собаки были для него не опасны, но и оставаться на холодном полу, тоже не хотелось, возраст всё-таки, можно запросто пневмонию заработать. Не один час прошёл, пока он смог добраться до кровати, а потом затянуть на неё тело. Полностью осознать своё положение старик не успел, так как тут же впал в забытьё.
Однако когда спустя время Иваныч пришёл в себя и увидел, что стало темнеть, сильно забеспокоился: а вдруг сын не сможет приехать? Что тогда? Смерть… За что ему выпала такая участь? Неужели, ему уже не суждено обнять сына? Не встать ранним утром, чтобы на зорьке с удочками прогуляться до речки? Не полюбоваться тем, как ожиревший сазан ударом хвоста разбивает зеркальную гладь воды? Не вдохнуть больше запах ночной степи, где из-за обилия ковыля и душистой полыни кружится голова? А звезды? Какое здесь звездное небо! Кажется, что Творец, создавая вселенную, нечаянно их здесь просыпал или выплеснул больше положенного…
Чем же он так прогневил небеса? Были грехи, конечно, но у кого их не было в те страшные сталинские времена. Были и доносы, но не донеси он, то донесли бы на него за то, что своевременно не просигнализировал куда следует. Нет, успокаивал он себя, здесь не его вина, время заставило. Вспоминать о годах войны ему и вовсе не хотелось, тоже не он себе судьбу выбирал.
Ближе к полуночи, когда Иваныч совсем уж было отчаялся, вдруг раздался шум тормозов и в дом вошёл сын.
– Петя! Сынок! Приехал, родной! – обрадовался старик, и слеза счастья скатилась по его лицу.
– Здравствуй, отец, – вдруг как-то сухо и холодно поприветствовал он своего отца и сел на стул у стены.
– Петенька, сынок, что случилось? – оторопел от такой встречи отец.
Но сын отвечать не спешил. Он внимательно всматривался в его лицо и что-то мучительно пытался понять. Прервав воцарившееся молчание, Иваныч повторил свой вопрос, но вместо ответа сын протянул ему кипу пожелтевших газет:
– Узнаешь?
Одного беглого взгляда ему хватило, чтобы узнать эти злосчастные газеты. Как он мог объяснить сыну, что заставило его на оккупированной немцами территории быть редактором газеты?
– Прости, сынок. Молод был я, не понимал, что делаю. Давай, Петя, отвези меня в больницу, а потом я тебе всё объясню. Очень трудно мне сейчас говорить об этом, и нога, будь она не ладна, болит сильно. Сломал нечаянно.
– Может, ты мне и это сможешь потом объяснить? – вынув несколько фото из внутреннего кармана пиджака и бросив на грудь отцу, спросил Пётр.
Иваныч глянул на первое фото и увидел на нём себя в полицейской униформе. Другие были ещё хуже: там он стоял в компании карателей на фоне виселиц. Словно отмахиваясь от чумы, старик резко отбросил их от себя и, помолчав, сказал:
– Не один я такой был. Думаешь, все рвались умирать за Родину, за Сталина?
– Верно, много таких ещё осталось, которые не гнушаются и на парады ходить, и квартиры себе выбивать, и привилегиями пользоваться. Кто он был?
– Ты про кого?
– Про того, кого ты убил, чтобы документами и биографией чистой обзавестись.
– Не знаю, он комиссован был, домой ехал после ампутации.
– А свою ногу ты где потерял? Не на фронте же?!
– Дружок Гриша посодействовал, он тоже в полиции со мною был, а до войны хирургом работал.
– И как же ты все эти годы жил? Не страшно было?
– Страшно, Петя, ещё как страшно. Вот я и уехал жить подальше от тех мест. Откуда ты узнал всё это?
– По заданию редакции материал собирал, вот случайно и наткнулся.
– Что делать будешь? Умирать меня бросишь? – спросил старик и, не получив ответа, продолжил, – не делай этого, сынок, не надо. Дай умереть по-человечески. Недолго мне уже осталось, я ведь вырастил тебя всё-таки, жизнь дал. В тебе моя кровь.
– Да будь она проклята, эта твоя кровь. И вырастил меня не ты, а тот, чью жизнь ты себе присвоил. Боишься, что я брошу тебя здесь умирать? Не переживай, будет тебе «скорая», поживешь ещё...
– Спасибо, Петя, и прости меня, если можешь.
– Бог простит, и не благодари меня, не надо. Я о тебе материал сделаю в газету, – оборвал он отца и, резко встав, вышел из дома.
Настигнутый врасплох и подавленный последними словами сына, Иваныч не сразу понял, что случилось непоправимое…
Журналист не мог знать того, что в то самое время, когда он добрался до районной станции скорой помощи, через незапертую дверь к старику в дом вошла свора одичавших собак…
Свидетельство о публикации №111060501347
Вот так ведь и живут до сих пор бывшие палачи, хотя как может быть палач бывшим... все равно расплата настигает когда-нибудь... если не в виде правосудия людского, то в виде стаи одичавших собак.
Очень сильное впечатление производит рассказ. Спасибо!
Натали Лонгвей 06.06.2011 08:47 Заявить о нарушении
Поэт Печального Образа 22.11.2011 02:47 Заявить о нарушении