К гению

К тебе влечет душа моя больная,
С тобою в духе хочет говорить.
Стихи и прозу напрочь отметая,
Гонения властей не забывая,
Себя пытается открыть.

И позавидовать той участи нежданной,
И времени, где жил ты и любил,
В величие бесстрастном и державном.
Где смог таки,  во мраке конокрадном,
Вести войну на донном крае сил,

С бесчестием развратным и постыдным,
От клеветы и от словесных язв.
Тогда ж умел риторикой Зоила,
Укрыться за страданьем Израила,
И ловко, увлекая в шум и лязг,

Забыть безумие от пистолетов, шпаг и сабель,
Среди врагов имевших благий вид.
Затем взлетев однажды на корабль,
Как недалекий и беспечный   Бабель,
Уплыл туда, где бродит вечный Жид.

В пылу невзгод  провидится картина:
Закинув ногу на ногу, сидишь,
Ты, прикорнув у жаркого камина.
Но вот рассвет и прелести Эльвины,
Влекут туда, где ты блаженство зришь.

А там уже волшебные потоки
Овладевают головою за столом.
И ты забыв редакторские склоки,
Загульных дней похмельные упреки,
Замашешь вновь отточенным пером.

И вот уже в объятья поднебесья,
Летят, как журавлиный стройный  клин,
Отрада чувств твоих произведений,
За ними рой загадочных видений,
В парах любви, вечор испитых вин. 

Зачем тебе отступы в женской части?
Нашел ли в летах женщин красоту,
Когда в шелках коленок и запястий,
В угоду слез и стонов вечной срасти,
Ты поцелуев тратил череду.

Затем желания  во тьму трудов забросив,
Себе в потьмах ты памятник творил.
А там судьбе, в сердцах, перчатку бросив,
Свой гений размещал в неполных тридцать восемь...
Я  ж свой талант в стакане растворил.

Но не в стакане гордости злонравной,
И не в стакане терпкого вина,
Когда по воле мести своенравной,
 Мне, заправляя желчью и страданьем,
Его приподносил сам сатана.

А в том стакане, где налита влага,
С высоких гор бегущая ручьем.
В ней настоялась песни вещей брага,
Под цвет любви, желаний и отваги,
Которую до сей поры с тобою пьем.