Плач по неродившимся детям

О чём,
       о ком я плачу,
скорбя и тоскуя?
Что гонит меня - в отчаянье,
долой с глаз людских?
Я прихожу в осень,
в осень - как на детскую площадку.
Словно чьи-то глазёнки блестят,
словно хлопают чьи-то ладошки,
словно кто-то друзей окликает
и запускает кленовый листок,
словно кто-то смеётся в кустах -
и кусты дрожат мелко-мелко
от этого лёгкого смеха.
И я плачу, разглядывая осень.
И скорбь кладёт мне на плечи
свои тяжкие длани.
- Дети! - кричу я. - Дети!
Блестят дождинки.
                Вот лопнул сучок.
Кружится кленовый листок,
то взлетая,
то припадая к земле.
Свежий сквозняк
                неуловимо лисьего цвета
возится,
шебуршится в кустах
и дёргает серебристые паутинки.
Но ни отклика,
               ни скорых шажков,
ни птичьих вопросов:
                - А вы чьи? чьи вы?
А вы, дети, чьи? -
не дожившие до своего дня рождения,
так и не увидевшие белый свет...
Я прихожу в осень -
                как на детскую площадку.
И вот стою перед вами,
как дерево с подрубленными корнями.
С меня уже обдирают кору -
и обнажается влажная белизна
страшнее адамовых рёбер.
Где обламывают,
                а где аккуратно подрезают
мои щедрые ветки,
которые так отчаянно разгоняли тучи.
И ствол преобразуется в столб.
Только плачет,
               томится,
                вопиет душа:
- Кто зарезал царевича нашего светлого?
... целый народ младенцев,
который мог бы заселить любую планету,
изведён,
         как простая трава, -
без имени
и без отчества.
Ваши призрачные души -
             жалобнее слепых котят:
испаряясь с Земли,
                тонут в вечности,
тонут в космической пустоте.
И плачет ночь,
плачет осень
вашими невыплаканными слезами.
У народа был усатый Отец.
Сколько душ погубил?!
Но все, кто погибли,
                остались в отечестве
и возвращаются памятью,
возвращаются именами.
Распознаются стёртые строчки,
распознаются провалившиеся могилы,
и на усатого Отца списаны
все землетрясения нашей истории.
...А сегодня?
              А сегодня-то - как?
Ведь живём,
           мы - живём.
Но куда мы идём,
отражаясь в осени детскими плачами?
И кто же мы,
            кто?! -
если ни один из этих плачей
не успокоишь ласковым именем,
не приголубишь доброй рукой...
Так о чём я,
             о ком я плачу,
скорбя и тоскуя?
Так что же гонит меня в отчаянье -
долой с глаз людских?
- Дети! - кричу я. - Дети!