когда мы идём

когда мы идём, за спиною всегда остаётся что-то.
тень на корявом асфальте, бычки, выпавшие перья
(сезонная линька - весна ведь). всегда остаётся кто-то,
кого нам, быть может, не страшно оставить за дверью,
кого мы, бывает, хотим уберечь бескорыстно.
шлейф позади не определяет наши дороги.
сорванный голос, тонкие нервы в обмотке
белого пластика, память хранит не много,
а всегда ровно столько, чтобы хватило на ходку
в один конец. нет нам уменья вернуться.
когда мы идём, краем глаза улавливая знакомцев,
частенько кажется: стоит лишь обернуться -
бултыхнешься в чёрную воду, утонешь в колодце
ненужного прошлого. всё с нами, на плечах.
и если за спинами мгла и тянутся вслед
руки не знающих, где и когда замолчать,
если колышется вихрь в горькой глубине,
если становится ветер встречным и страшным крен,
если доносится: "остановись, не будь дураком, будь умнее" -
это неверие. это стремление в плен
не признающих за горизонтом право быть целью.

когда я иду, мне кажется, будто мои шаги
повторяют следы сбежавших, следы ушедших
и не вернувшихся. сколько в том правоты -
чёрт его знает, снов я не видел вещих,
истину не искал. за моей спиной так привычно:
недокормленные собаки, собаки-поводыри.
тяжело привыкнуть не сравнивать их обличья,
но любить их легко за то, что они немы.
я бреду по белой пустыне, насыпанной вдоль обочин,
узнаю чуму из твоих самых ранних писем
и снимаю броню понемногу: кокон непрочен
в кислоте забивающихся с песком за шиворот мыслей.

когда мы уходим, не зная, что это навек,
не став закрывать створки окон, а дверь на замок,
за нашими спинами - то, что зовут "человек".
ты прав был. мы - нелюди. призраки мёртвых домов.
и то, человечье, пускай остаётся им,
цепляющимся за щиколотки и совесть.
а это ребячье, увесистое "полетим?",
с которого начинается твоя повесть, -
я узнаю сквозь него красоту несказанных слов,
лёгкость прощанья со всем, чему не дано повториться.
ты живёшь в старых письмах, в ночных перекличках псов,
грива коня твоего потускнела, листья
засыпали дымоход и теперь торчат из трубы,
стены ссохлись от времени, окна ввалились внутрь.
мне легко заворачивать сюда, не сходя с пути,
не шагнув назад, не замечая бурь,
окруживших твой дом. когда вечер берётся кофейным
тёплым дымом, я прихожу к тебе, вижу,
как слезает кожурка грязи, увечья, тлена,
как латается пол, иссыхает болотная жижа.
ты выходишь из кабинета, прямой, спокойный,
чтобы встретить гостя - мне нравится думать так;
тянешь пальцы к кружке, всегда парящей, полной,
и молчишь, ходишь мимо, одёргиваешь рукав.
я пою тебе песни, когда ты, опять забывшись,
засыпаешь за грузным столом, смазав две строки;
поправляю чернильницу и ухожу, не простившись.
мне, наверное, не узнать, что хотел сказать ты
в том последнем письме. конь фырчит, тычет носом в ладони.

когда мы идём, за спиной остаются идущие нам навстречу -
мы успеваем рассмотреть их, привыкнуть, запомнить -
"я потом напишу тебе" - "я тебе не отвечу".

когда мы идём, неизбежно для нас забывать.
стираются буквы, голос, черты лица.
но - когда мы идём - чтобы шли мы - нас что-то должно держать.

и горизонт - однажды - сжимается до твоего крыльца.