Маргарита

Когда армия русских месила просёлки бесснежной Европы,
среди них были те, кто хотел отомстить — и не только
за сожжённые вместе со всеми, кто был в них, деревни,
за холодный скелет Ленинграда, за неотпетую скорбь его зимних ночей.
Было просто немало таких, чьи зрачки будоражила кровь,
пролитая там, за стеною восхода, на хмурых болотах.
Им, как детям Олега, хотелось повесить щиты
на Бранденбургских вратах, пристыжённых парадом восточных пришельцев.
Горе тем, кто не понял врага, и особенно тем, кто не веря
ни в жизнь за последней чертой, ни в возможность всё проиграть,
был туп и безжалостен, как безголосый палач.

А здесь были женщины — в грубых солдатских виденьях
они обладали какой-то особой, заморской, гибельной статью.
Их почти белоснежные локоны падали на кружева
безотказных, бестрепетных падчериц сказочной Маргариты.
Они знали спокойное древнее право хозяйки усадьбы
печь румяный пирог у камина, в полдень встретить из школы
упрямого Ганса, стричь розовые кусты,
и не знать ничего про кровавую службу мужей — это был ритуал
посвященья в мужчины юнцов, замороченных кровью.
А они танцевали фокстроты и пели, как дивы не столь давних опер,
и под возгласы алых от шнапса и свастик прилежных вояк
умели, всё так же танцуя, вспорхнуть нагишом на зеркальную крышу рояля.
Кто-то скажет, что здесь уже пахло свободной Европой.
Но Европа погрязла тогда в чернейшем из снов наяву.
В нём свобода вела или в смертный застенок,
или в отряд партизан, клянущихся смертью в лесу
отомстить за закутанный в красное труп самого храброго брата.
Просто смерть не как призрак, а как осязаемый чёрный двойник,
то огнём, то клювом-осколком, то пулей, то злобной листовкой из тыла
гнала отовсюду вокруг. Было почти всё равно —
отчего внезапно упасть:
от прицельного залпа с высот, от пули заградотряда,
или от дюжины пулек во рву, на заброшенном поле.
Круговая власть смерти придавала бойцам
какой-то особенной гневной и злобной отваги.
Городки в черепице, казалось, уснули ещё до Столетней войны.
Время тихо текло с той поры, когда Лютер подвинул все стрелки на ратушной башне.
Нам — ещё предстояло вернуться в посёлки, где СМЕРШ, продразвёрстка, комсорг —
отставной полицай правит бал-маскарад и для тех, кто ещё не уехал с этапом
составляет безудержный план самой смелой из пятилеток...
 
Но твоей белизны, Маргарита, я не смог бы забыть никогда.
И тем более жаль, что именно так повстречались мы наяву —
у разбитых до самого пола стен каменной церкви,
когда мой поредевший отряд отправлялся в последнюю в жизни атаку.