Правда

Хотелось кричать.
Сырая и промозглая осень терзала мелкой противной моросью опавшие листья, превращая землю под ногами в жидкое, отвратительно чавкающее месиво. Было тепло, но это тепло стало затхлым, словно в тесном гробу под толщей могильного холма.
Хотелось кричать.
От боли и обиды. От скуки и грусти. От бессилия.
Оранжевые фонари, словно наполненные безумием, заглядывали в лицо, и оранжевые блики на блестящем граните были безмолвным предсмертным криком. В толстых, похожих на склизких жирных змей, проводах запутались голые черные ветви деревьев, беспомощно трепыхаясь под порывами шального ветра.
Хотелось кричать.
Выть во весь голос, протяжно, громко и обреченно, словно раненное животное. Стонать и скулить, срывая голос на хрип. Прекрасный голос, но что толку? Платье было мокрым и грязным, и непомерно тяжелым. Приподнимать его, чтобы не замочить в глубоких лужах, или не испачкать в грязи, было уже не под силу. Она брела, едва переставляя ноги, давилась слезами, и обессилено цеплялась хрупкими пальцами за железные прутья кованых оград, они жгли руки ледяным холодом. На ее волосы налипли листья, так и не долетевшие до земли, прическа растрепалась и развалилась. Спутанный узел локонов было не разобрать. Но это неважно. Она силой тащила себя обратно, в свой дом. В то, что она привыкла называть домом. Делала над собой неимоверные усилия, волоча собственное тело через сырой, пустой и холодный город. Но даже здесь она предпочла бы остаться, только не возвращаться туда, обратно. Она кусала губы, впиваясь грязными пальцами в дорогую, но безнадежно испорченную ткань платья, и могла чувствовать лишь отчаяние.
И ей хотелось кричать.
Так, как она, никто никогда не кричал. Никто не знал, как это – жить настолько долго, что забываешь, как чувствовать. Эмоции просто выгнивают и умирают. И становишься пустым внутри. Жить в вечном холоде, неважно, зима, или лето, и постепенно обращаться в этот холод, и кроме него больше ничего не ощущать. И знать, что ни единое существо в мире никогда не сможет согреть тебя. И так существовать вечность. Существовать, не жить. Жизнь состоит из настоящих проишествий, событий, эмоций, поражений, промахов, и собственных маленьких побед. У нее всего этого не было. Да и ее самой тоже уже не было. Она придумала себя, написала свою жизнь, свою историю с чистого листа, создала свое прошлое и настоящее, но вот будущего не имела. И от этого хотелось кричать.
Завтра она снова станет «не-собой». Идеальной, прекрасной, желанной. Фееричной и неповторимой. Она выйдет на сцену, и снова будет блистать, и видеть в ослепительных лучах софитов множество восторженных лиц. Лиц, принадлежащих людям, готовым продать все на свете, даже собственную душу, хотя-бы за толику ее красоты и славы. Она будет видеть их, и улыбаться, почти искренне. Она уже давно этому научилась. На ее скулах будут переливаться блестки, а длинные ресницы затрепещут от дуновения сценического ветродуя. И в ее роскошных волосах будет переливаться серебро, вызывая восхищенные крики толпы. Завтра она снова будет звездой. Единственной, столь любимой всеми, всеми, без исключения. Всеми теми, кто никогда не видел ее настоящую.
Но это будет завтра. Как и вчера, как и сегодня, как и сотни и тысячи дней до этого.
Но это будет завтра.
А сейчас она втаскивала свое изможденное тело в серое каменное нутро ледяного склепа, и огоньки множества свечей потянулись ей навстречу, приветливо, словно желая обнять. Она обессилено тащила себя внутрь, ощущая боль и пустоту, отчаяние, одиночество. Дождь лишь сильнее терзал листья, и ее бледную плоть, и хотя она не могла ощущать ни тепла, ни холода, ей показалось, что еще немного – и она навеки превратится в лед.
И ей хотелось кричать.