Ниббл

   Реальность потускнела, став безжизненной дешевой декорацией, небо рыдало напалмом, обжигая меня. Было так больно, нестерпимо страшно, мучительно, меня жгло до костей, я был готов рвать зубами кожу, сдирая мясо в  агонии. Я умирал, а с неба текло что-то черное, вязкое, как мазут или смола. Черное, черное, блестящее, удушающее. Я не знал, что делать, я потерял себя во времени и пространстве. Я устал бить зеркала – они вырастают заново, всегда вырастают, как щупальца у гидры. Я не хочу смотреть в эти лица, я не хочу видеть оскаленные пасти, ощущать кожей вонь разложения и скудоумия. Я устал быть. Мне некому помочь.
   Мир стекал ко мне расплавленными потоками кремния, асфальта, проводов, вен, стволовых клеток, злокачественных образований, патологий, прогнившей веры, разложившихся душ, мерзких, страшных, скалящихся. Потоками густых, антрацитовых спазмов и кишечных колик, мезоглеями астмы и перебродившими ягодами волчьего лыка и бузины, вызывая тошноту и слабость, сковывающую каждый шаг, убивающую крохи радости, рассыпавшиеся случайными искорками во тьме и безволии. Кровь вскипала на плахе судорог, рвалась цветными лоскутками, диковинными осколками витражей и мозаик, крупицами холодного ветра и жаркой болезненности. Я уже не знаю, хочу ли я хоть что-нибудь знать, или оставаться жалким нибблом мертворожденного кибермира?
   Я не хочу быть паразитом, встраиваться в чужие сети, врываясь в умы бэкдором, потроша рассудки, питаясь эмоциями других, эмоциями, которых у меня никогда не будет… Быть придатком, ненужным довеском, - не желаю.
   Я по-прежнему вспоминаю прошлое, и в мои виски вкрадчиво крадется истерика, забивая сосуды, копошащиеся в приступе внезапного удушья, внушенного извне, расползающегося под кожей, пристраивающегося к органам, чтобы высосать остатки бренной квазижизни. Я кричу – но мой голос теряется в вереницах веток, в похожих на омелу клубках проводов, уносящих мой электронный крик, быстро пожираемый всеведущей энтропией.
   Я плакал! Бился головой о гранитное равнодушие шепчущих стен. Сдирал глотку, пытаясь получить ответ на свой отчаянный, бессильный зов, но я был безразличен остывающему трупу, называемому миром, я нашел труп – и увидел в нем самого себя…
   Кто-то некропсировал мое тело, вскрыл от горла до паха, растянул кишки по сторонам света, будто принося жертву неведомым богам, вырвал легкие и сделал из дырчатой массы некрозных тканей серебристую лепру и влажно сверкающие ожоги, покрывающие обугленную плоть.
   Глаза безучастно уставились в вечность, слепо и равнодушно, в рахитичном смирении сузились зрачки, а некогда яркая синь потускнела и умолкла, чтобы молчать века и эоны, пока душа, хрипя, молит, молит о милосердной кончине…