Лишь бога роль в школьном театре

«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»

Прямо на асфальте перед входом в метро сидел старик. Перед ним валялся обрывок картона с надписью: «Я слепой, помогите мне». Чуть поодаль лежала старая шляпа, внутри которой блестели всего две монетки по пятьдесят копеек. Старик не видел проходящих мимо, он лишь слышал их шаги; иногда он погружался в полудрёму, но потом вдруг резко вздрагивал, вздыхал, поднимал вверх седую голову, словно взывая к Небесам своими пустыми глазами, после вновь успокаивался и замирал - словно впадал в далекую кому, лишь ему одному известную.
Столичные жители спешили, не обращая никакого внимания на просьбу старика, начертанную на картонке. Старик всё так же утопал в своем забытье, а в старой шляпе по-прежнему блестели две монетки. Так продолжалось около часа, и вот, наконец, к импровизированному старческому ложу подошёл человек. Это был молодой художник. Пусть пока его ещё никто не знал, да и, возможно, никто никогда не оценит его таланта, но Бог создал его художником. Остальное – лишь его желание открыться миру или сжечь перед смертью все холсты, стремиться или наплевать, ради себя или других ради... Выбор в любом случае оставался за ним, ведь впереди была ещё целая жизнь. Ну, а в данный момент глаза его сияли серо-голубым огнем, а скрывавшийся в редкой рыжеватой щетине рот чуть слышно нашептывал творение одному Богу известного и, вероятно, давно покойного поэта. «Как мне не думать о тебе, когда тобою пахнут мои руки», - бормотал молодой художник, и глаза его то загорались ещё ярче синими искрами, то вдруг словно выцветали и начинали странно блестеть, как блестят глаза лишь тех, кто всеми силами пытается удержать рвущиеся на волю слёзы. «Как мне не думать о тебе, когда считаю по секундам дни разлуки», - беззвучно рисовали строчку обветренные губы художника, пристально всматривающегося в пустоту старческих глаз. Стараясь проглотить невесть откуда возникший в горле ком, художник опустился на одно колено и перевернул картонный обрывок, затем достал из кармана своей синей куртки огрызок карандаша и старательно вывел новую надпись. Художник не мог больше сдерживать слёз. Две крупные капли катились по его щекам, оставляя за собой солено-горькие следы. «Как мне не думать о тебе, когда в огне твоем дотла сгораю», - судорожно шептал художник, словно произносил молитву какой-то далёкой и безумно прекрасной богине, но слёзы не переставали литься. «Как мне не думать о тебе, ответь, моя родная», - даже не произнёс, а резко выдохнул художник и почувствовал в своих онемевших ногах достаточно сил, чтобы подняться и, слегка ссутулившись от навалившейся внезапно тоски, побрести прочь.
Старик слышал легкие шаги незнакомца, но не придал им интереса; он не пошевелился даже тогда, когда почувствовал в метре от себя запах сильно изношенных кожаных кроссовок. Ни до чего ему не было дела, пока вдруг не начало происходить необычайное – каждую минуту старик слышал звон монет, бросаемых прохожими в его старую измятую шляпу. Старик сразу же понял, что дело в незнакомце, и стал с нетерпением ждать его возвращения. К вечеру шляпа до верха наполнилась блестящими в электрическом свете рублями, и старик уж было начал собираться, как снова услышал знакомые шаги. Вот только походка заметно потяжелела, словно обладатель её нес теперь на спине своей тяжелый крест, да кроссовки теперь больше пахли грязью, нежели старой ухоженной кожей. Но это было далеко не всё: если бы старик был зрячим, то непременно ужаснулся бы, увидев глаза молодого живописца… От былого огня не осталось и искорки – зрачок расплылся почти на всё глазное яблоко, и в овале зрачка можно было сразу заметить нехватку чего-то важного, а точнее – нехватку всего… В глазах художника поселилась первозданная пустота…

- Что ты сделал, чтобы мне стали кидать монеты? – старческим басом пропел старик, словно поп на воскресной службе.

- Ничего особенного, - меланхолическим голосом ответил художник. – Я просто поменял слова на твоей картонке, не изменив смысла и сути.

- И что же ты написал?

- «На улице осень, но я никогда её не увижу…», - прошептал молотой художник в той же манере, в какой всего несколько часов назад взывал к любимой богине молитвой-стихотворением неизвестного поэта.

- Ты любишь смыслы? – захохотал старик. – Ты везде ищешь смыслы, но теперь уж никогда не найдёшь! НИКОГДА!!! Пустота теперь – твоя вечная спутница! Ты возомнил себя Богом и начал рассуждать о сути… А ведь от Тебя чего-то ожидали… ожидали чего-то другого, и ты даже знал чего… вместо обещанных слов о себе, ты начал рассуждать о сути, ничего не зная о ней… пытался своим талантом и умом обуздать чувство любви… даже боялся называть чувство это любовью, хотя этот огонь в глазах любовью и был… поставил собственную печаль выше радости тех, кому ты обещал радость эту дарить… Говоришь, что просто изменил слова, не тронув сути? Так давай и тебе изменим слова!!! Если раньше начертано тебе было «Ты несчастен сейчас», то теперь станет – «ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВЫМ». Теперь ты не забудешь об этой сути до своего последнего дня… Суть сия будет всегда с тобой, как были раньше с тобой стихи того забытого поэта, путь которого ты повторил от самого начала… да и закончишь точно так же, как и он… Слышишь, никогда… ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВЫМ!!!

- А как умер тот поэт? И кто же ты на самом деле, старик? – вскрикнул было испуганный художник, но не было уже ни слепого старика, ни обрывка картона, ни старой измятой шляпы с монетами… Были лишь бесконечная пустота в глазах, заставляющий сутулиться ледяной ветер, желание навзрыд плакать от невыносимого понимания сути да огрызок карандаша на асфальте… А где-то вдалеке всё ещё еле слышно звучало: «Как мне не думать о тебе, когда тобою пахнут мои руки…», - но постепенно и оно, как отзвук забытого гимна, окончательно потонуло в громогласном пение церковным хором трагического реквиема – «ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВЫМ»…



ЗАНАВЕС.