баллада о ковре-самолёте

Снег. Пойду погулять-покурить.
«Как погодка?» - спрошу у дворницы.
«Во дворе выбивают ковры,-
недовольно бурчит, - ковробойцы…»

Во дворе выбивают ковры?
Если б только! –
следы выбивают
всех друзей, с кем вчера выпивали,
жён, любовниц, шальной детворы…

Выбивалок холодные залпы.
Двор расстреливает азартно
жизнь, в которой копил на ковры.

Это вам не хухры-мухры,
если в снег закопали солнце.
В дальних дюнах седеют сосны –
скрипят будущие корабли.

Корабли отплывут. Вином
и сигарами трюмы пропахнут.
Симплегады и Геллеспонт
околдуют, как опиум, память.
Билли Бонса застрелит Флинт,
и всё явное станет тайным,
и тончайший силок пленит
попугая в листве папайи.
Будут с шорохом в полночь там,
как кульки, где лежат подарки,
с любопытством бананы с пальм –
тсс! – развёртывать павианы.
Мармозетке откусит хвост
мармозет. И под взвизги их драки
опьяневший от тайн матрос
купит в баре любовь мулатки.
И в паррилье, в ночном порту,
где в бомбильях мате в пару,
под милонгу и ранчеру,
под сплетания тела с телом
всё закончится лишь к утру
поножовщиной и опохмелом.

Порт не ожил ещё, молчит,
только где-то в тоске питейной
на гитаре едва бренчит
седовласый старик-портеньо…

Но сегодня всё это бред.
Все поэты кончают прозой.
Человек провёл уикенд
превратившимся в пылесосы.

объявляется рейс на Рим,
мрут от зависти аэропо'рты.

берегись, выбивая ковры:
это – бывшие самолёты