Песнь третья

Катон нас разогнал и сообщил движенье
Столпотворенью робких лёгких душ, подобных беженцам
Без знанья местности, без языка и зренья,

И я, земной, был чистым иждивенцем
У ставшего мне больше друга и отца Вергилия,
Не знающий, где низ, где верх, где право, а где лево;

А друг был сумрачен подобно филину,
Втянул свой благородный череп в плечи
И, мне казалось, он меня покинул -

Его спокойствие Каселла искалечил:
Не мог Вергилий слушать песню,
Что представлениям его перечит.

Но вскоре подошёл и взял за плечи
Меня, и вновь заверил в верности:
Чтоб одному идти, не может быть и речи,

Затем заговорил о бренности -
Сегодня годовщина, как в Неаполе
Прах погребён его и предан вечности:

Тринадцать минуло веков и девятнадцать
Уж лет, как умер он в Брундузии,
С тех пор Вергилий в Лимбе обретается,

Что путь его со мной - награда, не обуза,
И вновь пойдём мы с ним во мглу
Не чувствуя усталости, лет груза;

И мы пошли, но натолкнулись на скалу
С таким отвесным каменистым склоном -
Кто здесь решится на подъём, тот просто глуп:

Не может путь на Небеса быть сходен с башней Вавилона.
Тут я вдали заметил очередь теней -
Людей, когда-то отлучённых от амвона,

Вергилий их спросил: "Не знаете ль дорогу попрямей
Ведущую наверх к Началу?" -
"Тропинка есть, но права входа не имеем, -

Ответили нам призраки печально, -
Кто год хотя бы прозябал без церкви,
Хоть и успев покаяться, здесь ожидает

Все тридцать лет - тем самым первое страданье терпит".
Увидев же, что я бросаю тень,
В испуге отшатнулись, кто был первым,

А задние, как овцы в летний день
Отхлынули назад, не зная, в чём же дело:
Так паника бывает, где людей скопленье.

"Не бойтесь, души, это только тело
Живого человека, чтоб лучей не пропускать,
Иду я во плоти, как Божья благодать велела", -

Сказал я им, как будто извиняясь,
Что жив ещё, не предан погребенью,
И души поняли: им не грозит опасность,

И нам руками указали направленье:
"Смотрите, кто вперёд идёт, тропинка здесь -
Идите с теми, кто обрёл прощенье".

Один из тех, красивий, словно в латах весь,
Сказал, что он - король Манфред,
Вернее, был им, а теперь он экс.

"Не испытал из вас кто пользу пользу или вред
Во времена правленья моего в Сицилии?"
На что Вергилий за двоих ответил: "Нет!

Судите сами, сир, могли ли
Хоть что-то Ваша милость сделать нам,
Когда века меж нами пролегли?

А друг мой, это подтвердит он сам,
Родился в год, когда погибли вы.
О вечность! Всё она расставит по местам".

И как бывает там, где все больны,
Он две смертельных раны показал:
В висок копьём и саблей со спины.

А мне, живому, он сказал:
"Когда вернётесь в мир, я вас прошу
Там передать, что в Ад я не попал:

Раздался в церкви ложный шум,
А здесь в пути я, на дистанции
Туда, где Высший восседает Ум.

О том прошу сказать Констанции,
Прекрасной дочери моей,
Я, раненый, успел покаяться;

И пусть дела мои страшней
Чем даже у иного грешника,
Для Бога покаяние ценней,

Чем долгие молитвы, свет свечей,
Что возжигал Климент Четвёртый,
Мои останки выбросил он с места сечи,

А там воздвигнут был курган огромный,
Ведь каждый воин мой оставил камень
В знак уважения к отваге неуёмной,

И если дочь моя внесёт в молитвы пламень,
То срок мой ожиданья сократится,
Пусть молится, и молится с желаньем -

Не шутка ждать за год все тридцать:
Великая удача нашей встречи!
Я буду радостно теперь наверх стремиться."

Поверьте, стоит свеч свет жизни вечной!