глава 13. Как я лечил других от того, что мне само

    

  Как  я  лечил  других  от  того,  что  мне  самому понятно
                (от «болезней   эмиграции»)

   Эмиграция  (репатриация – это  одно  и  то  же) – трудный этап  в  жизни  человека:  прощание  со  страной,  где  ты  прожил  большую  часть  своей  жизни,  разлука  с  родными  и  близкими  (тогда  это  казалось  навсегда),  новая  страна  со  своими  стереотипами  жизни,  новый  язык  - всё  то,  что  называется  ностальгией,  и  всем  это  давалось  нелегко.
    У  многих  эмигрантов  на  этой  почве  возникал  своеобразный  неврозо-депрессивный,  как  я его  называю,  «синдром  дезадаптации».  В  первое  время  после  приезда  в  Израиль  мне  как  психотерапевту  часто  приходилось  сталкиваться  с  пациентами,  страдавшими  этим  синдромом.  Я,  как  мог,  старался  смягчить  эти  переживания,  используя  методы  медитации.  Вот  одно  из  самоописаний  этого  метода  лечения. 

    Однажды  ко  мне   пришла  молодая  женщина,  которая  недавно  с  матерью  приехала  в  Израиль,  оставив  в  Москве многочисленных  давних  подруг  и  родственников, а главное,  дочь  (уже  взрослую)  и  малолетнюю  внучку.   Здесь  у неё  разыгрался  описанный  мной  выше  выраженный  «синдром  дезадаптации»  с  ностальгией,  растерянностью   и,  конечно,  с  тревожностью  и депрессией.   Я  усадил  её  в  удобное  кресло,  объяснив    правила  вхождения  в  медитацию  и  под  тихую  мелодичную  музыку  погрузил  её  в  это  состояние. Перед  этим    сказал  ей  и  цель  медитации -  чтобы её  подсознание  (вводил  я  в него  «программу»)     помогло   моей  пациентке  придти  в  спокойное  душевное  состояние,  «укротило»  бы  тоску  и  помогло бы  ей  быстрей  адаптироваться  к  новой  жизни.  «Подсознание, - сказал  я, -  знает  и  умеет  это  делать».  После  сеанса  попросил    её,  если  сумеет,  описать  мне  всё,  что  с  ней  было  во  время  сеанса.

  Первый  сеанс

    Передо  мной  московский  июльский  день.  Место незнакомое.  На  заднем  плане  бульвар,  перед  ним  - асфальт  после  тёплого  летнего  дождя.  От  него  идёт  пар.  Молодой  человек  весело  перепрыгивает  через  струящиеся  ручейки,  которые  образовались  между  проезжей  частью  и  ступенькой,  отделяющей  пешеходную  часть.  Цвета  неяркие,  пастельные.  Солнце – тёплое,  июльское,  только  выглянуло  сквозь  облака – рваные,  последождевые.  Звучит  в  голове:  «Я  иду,  шагаю  по  Москве».  Всё  объёмно,  тепло,  уютно,  не  явное,  но  родное.
    А  вот  снежная  равнина,  мы  видели  такие  только  в  фильмах  о  пушкинских  временах.   Сумерки  предвечерние.  На  горизонте – чёрная  полоска  леса.  Кругом,  насколько  видит  глаз, - глубокие,  фиолетово-сине-розовые  снега.  Снег  похож  на  хорошо  взбитую  перину  или  хорошо  подошедшее  тесто.  Кое-где  вижу  былинки  из-под  снега,  трепещущие  на  ветру.  Позёмка.  Я  в кибитке,  запряженной  тройкой,  с  колокольчиком  под  дугой,  который  звенит:  «Аль  тидаги,  аль  тидаги»  (на  иврите -  не  волнуйся).  Он  звенит  в  такт  с  бегом  то ли  трусцой, то ли рысцой,  лошадей.
Нет,  не  может  быть.  Не  получается.  Ритм  не  тот. Что же  это  за  ритм  знакомый?
А!  Это  ритм  поезда.  Но  поезда  нет,  а  я  в  кибитке  мчусь  по  снежной  равнине,  и  не  в  такт  с  бегом  тройки  колокольчик  не  умолкает:  «Аль  тидаги,  аль  тидаги…», пока  мы  не  скрываемся  из  вида.
   Всё  объёмно.


Второй  сеанс

    Я  в  безвоздушном  пространстве.  Оно  тёмно-синее,  бездонное,  глубокое,  вязкое,  объёмное.  Себя  не  чувствую.  Меня  нет  и  вместе  с  тем – я здесь. Лечу?  Но  у  меня  нет  крыльев.  Плыву?  Но  я  не  двигаю  руками  и  ногами.  Я  неподвижна,  бесчувственна,  точнее,  не  ощущаю  ни  одного  органа,  ни  одной частички  своего  тела.  И  вместе  с  тем,  это  моё  движение  в  космическом  пространстве.  Я  парю.  Всё  объёмно.  Состояние  полнейшей  и  абсолютнейшей  расслабленности.   Отдохнула. Очень  жаль,  что  это  кончилось. Удивительный  сеанс!

    Я  проделал  с  ней  несколько  таких,  или  подобных,  сеансов,   и  довольно  быстро   у  неё  прошли  все  невротические  компоненты   «синдрома  адаптации»: исчезли  растерянность,  тоскливость,  даже  ностальгия.  Остались лишь  естественная  тоска  по  родным  и  друзьям,  с которыми   она  переписывается   и  переговаривается  по   телефону. Но  появился  круг  новых  заботливых  друзей,   которые,  когда  нужно,  действенно  помогают.
 
    Я  следил  и  слежу  за  её  судьбой.  Она  довольно  быстро  овладела  ивритом  и приспособилась  ко  всем новым  условиям  и  требованиям  здешней  жизни.   Даже  нашла  себе  работу  по  своей  специальности  (она филолог,  преподаватель  русского  языка  для   иностранцев),  и здесь   преподаёт  русский  язык    внукам  репатриантов,  когда  их  родители  (или  деды  и  бабки)  не  хотят,  чтобы  их  потомки  потеряли  родной  для них  всех  язык.

                (Продолжение следует)