Маэстро

Взбежав на сцену и парик поправив,
вы подняли ладонь, чтоб чудной явью
околдовать нас, в бархат кресел вжатых —
секунду, мой великий провожатый!
Простите дерзость и позвольте лично,
Маэстро, поприветствовать вас спичем:

«Хотя, Маэстро, нотный лист да сцена —
весь ваш уклад и имя Оригена,
вы даже не слыхали, может статься,
но всё ж я попрошу вас попытаться
припомнить с Неба первый шаг в утробу:
сквозь свет и мрак Земли несётся глобус.
Но как он мал! Здесь, Рая на опушке,
Вселенная не более игрушки.
а сверху Свет и Ангелов оправа,
поющая «Хвала!» и следом «Слава!»…

Вы вспомнили! Вас выдала морщина!
Стук сердца матери и звуки клавесина —
вы слышите затем свой крик и гаммы
учеников отца, скворцов за рамой.
Сестры этюды (помните, вам год) и
чуть позже гаммы, только ваши, вот и
готов ваш дар, в котором даже ножик
от Неба Землю отделить не может —
настолько части слиты безупречно,
что взглядом ищешь бирку «Мэйд ин Вечность».

Пора кончать. Партер глядит с укором.
Хоть через месяц, два, ну, в общем скоро,
Сквозь мелкий дождь потащит дроги кляча,
вдова, детей обнимет дома, с плачем,
в грязи увязнет ржавая лопата,
но ваша, Мастер, ясная утрата
грызёт рассудок мыслью неотвязной:
«Как может быть утрата чья-то ясной?»
и намекают на ответ, подобьем,
газон зеленый прячущие хлопья.

Всё, я молчу. Заждались инструменты.
Ведь каждый миг — ещё шажок к легенде.
Бессмертной ли? Живой, пока есть ноты,
и музыка, пока есть в мире кто-то,
кто шепчет на галёрке или в ложе:
«Ах, что за звуки! Что за звуки, Боже!»